"Тюрьма" интернет-приложение к журналу "Индекс"
раздел Тюрьмы и тюремная политика за рубежом
Поездка состоялась 15 марта, в пятницу. Меня пригласил Майкл Джекобсон, ныне профессор социологии, а в прошлом - главный тюремщик, или commissioner, штата Нью-Йорк. Он предложил мне тур по Рикерс Айлед, я согласилась, но что будут показывать - не знала. Думала - провезут по острову, покажут, как это выглядит снаружи и отпустят. Что остров насквозь тюремный - это я знала. В здешнем интернете много сайтов, где упоминаются тюрьмы, есть и официальные сайты Нью-Йорского тюремного (вернее исправительного) департамента (Department of Correction), где даются парадные описания исправительных тюрем и следственных изоляторов (prisons and jails). Есть даже интерактивные карты с точным местонахождением и подробным описанием, как туда доехать, когда у каких букв (имеются ввиду начальные буквы фамилий зэков) приемные дни (посещать заключенных можно в среднем не менее 3 раз в неделю), как найти заключенного (тоже интерактивно - заполняешь в интернете карточку на себя и на него, отсылаешь и ждешь из интернета ответа). Видела и то, что мы пытались сделать на своем сайте: службу знакомств по переписке. Замечательные описания зечек и зеков с фотографиями и даже с фотоальбомами, адресами, пожеланиями.
Итак, в пятницу в полдевятого утра я ринулась к месту назначения: автобус отходил в девять, стоянка на углу 35-й улицы и 5-й авеню. Это рядом с моим домом - живу я здесь рядом с Эмпайр стейт билдинг, это все равно что у нас... ну не в Кремле, допустим, но прямо напротив. Так мне повезло.
Пришла на место раньше всех, но народ постепенно начал подходить. Оказалось нас 14 человек, вместе с профессором (на профессора он совсем не похож, с виду - простой американский парень). С профессором - трое мужчин, остальные девушки. Народ собрался ученый, это студенты, но не простые (здесь студентом или школяром кого угодно могут назвать - я, например, у них тоже graduate student или visited scholar - а это по-нашему тоже почти профессор), а те, что вот-вот станут докторами философии, или Ph.D. по-ихнему. Молодые, да уже не очень, с налетом жизненного опыта. Впрочем, мне всегда трудно сказать, сколько лет американской женщине: может быть сколько угодно. Редко встретишь в них какую-нибудь ярко-цветущую молодость, но и старухами они почти никогда не выглядят. В сумме получается лет 30-35. Совсем не плохо.
Они собрались в тюрьму впервые. Все -? подопечные Майкла, но профессии у них разные: психологи, социологи, психиатры, тюремщики (correctional officer) и даже полицейские.
Автобусы пришли - просто загляденье, вроде микроавтобусов, но гораздо длиннее, а удобные, мягкие - невероятно! Притом, это были настоящие тюремные автобусы, для персонала, и написано на них "correctional department", или "service", что-то в этом духе. Водитель тоже был в форме служителя тюрьмы.
Итак, мы поехали. Остров этот находится совсем недалеко от Манхеттена (это ведь тоже остров), западнее, входит в состав Квинса и расположен напротив внутреннего аэропорта Ла Гуардия, в который я прилетела из Вашингтона почти месяц назад. С острова видно, как самолеты садятся на посадочную полосу. Мост, который соединяет Квинс с Рикерс Айленд, уже военный, недоступный простому жителю. Туда просто так не пустят. Но нас, естественно, пустили. Так мы въехали на чудо-остров.
Путеводитель по острову или краткое описание тюремных заведений острова, хотя не все из них я видела своими глазами
Рикер Айленд
"На тюремном острове содержится 80% из почти 15 тыс. подследственных и подсудимых штата New York. Здесь девять тюрем для мужчин и одна для женщин. Дневное население небольшого острова, включая заключенных, посетителей и персонал тюрем - огромно, около 20 тыс. человек. Все жители острова - временные. Две трети здешних арестантов еще не осуждены, а потому по закону - невинны. Одна треть, те, кто уже получил приговор, ожидают здесь, пока освободится койка в исправительном заведении за пределами острова или же отсиживают свой срок прямо здесь, на острове, если он не превышает года".
История этого тюремного острова началась в далекие 30-е. Что, конечно, уже напоминает нам нашу тюремную историю, но тут надо оговориться: общего тогда было мало. В 30-годы новые тюрьмы в Америке почти не строили, только по большой необходимости.
Норт Инфемари Комманд (North Infirmary Command)
Итак, в 32 г. здесь построили тюремную больницу North Infirmary Command, одно из зданий которой до сих пор остается больницей - Рикерс Айленд Хоспитал. Сейчас здесь размещается 500 арестантов, часть из них - в больнице. Других просто прячут сюда по причине их нехороших преступлений, есть также отделение для ВИЧ- инфицированных и больных СПИДом.
Джеймс Томас Сентер (James A. Thomas Center)
В 33 г. здесь построили следующее тюремное здание - Джеймс Томас Сентер. Названо оно так сравнительного недавно, в честь первого черного (афроамериканца, как они говорят) тюремного начальника. (Сейчас, если не начальники, то тюремщики здесь, в основном - черные. Я так поняла, что Рикерс - это такой черный остров-тюрьма, где сидят черные, и черные же их сторожат.)
Первоначально эта тюрьма называлась Рикерс Айленд Пенитеншиари и была первой мужской тюрьмой на острове. В 1981 году ее наполняемость была определена Федеральным судом на 1200 мест. Сейчас - это так называемое "a maximum security single-cell facility" (т.е., изолятор очень строгого режима содержания).
Эрик Тейлор Сентер (Eric M. Taylor Center)
Следующую по времени тюрьма Эрик Тейлор Сентер была построена в 1964-м (30 лет спустя) и расширена до 2250 мест в 1972 г. Здесь содержатся взрослые и несовершеннолетние мужского пола, осужденные на срок не более года, т.е. это исправительное заведение, поэтому те, кто здоров, не инвалид, обязаны здесь работать. Что они и делают: в основном перестраивают и ремонтируют тюрьмы. До 1973 г. заведение так и называлась: "Мужское исправительное учреждение", но когда Эрик Тейлор ушел на заслуженный отдых, решено было дать тюрьме его имя, так как он сделал здесь хорошую карьеру, продвинул тюремное дело в смысле безопасности, эффективности и профессиональности, как сообщает нам сайт исправительного департамента штата Нью-Йорк.
Джордж Мотсан Детеншн Сентер (George Motchan Detention Center)
В 1971 г. здесь, наконец-то, была открыта и женская исправительная тюрьма наполнямостью до 2500 человек. В 1988 г., когда открыли "Роуз Сингер Сентер" для женщин, она была переориентирована на мужское тюремное население. В следующем году, когда некий Джордж Мотчан, ветеран исправительной службы, отдавший ей 17 лет своей жизни, был сражен бандитской пулей, тюрьма получила его имя, с тех пор она называется Джордж Мотчан Деншн Сентер.
Адолесент Ресепшн энд Детеншн Сентер (Adolescent Reception and Detention Center)
Адолесент Ресепшн энд Детеншн Сентер открылся для малолетних заключенных в 1972 г. Здесь до суда содержат несовершеннолетних правонарушителей в возрасте от 16 до 18 лет. Наполняемость учреждения - 2500 человек. Имеются разные варианты содержания: от совместных спален до одиночных камер.
Анна Кросс Сентер (Anna M. Kross Center)
Строительство следующей тюрьмы было завершено в 1978 г., и ее назвали именем Анны М. Кросс, первой женщины, которая возглавила Исправительный департамент штата (The Department of Correctional, сокращенно DOC). Ее пребывание на этом посту было очень долгим -12 лет она руководила тюрьмами Нью-Йорка, дольше, чем любой другой начальник этого ведомства (DOC commissioner). Эта тюрьма состоит из 40 относительно небольших отдельных блоков (домиков) общей вместимостью 2400 человек (по 60 в каждом). Все это размещается на 40 акрах земли. Здесь же расположено отделение детоксикации при метадоновой поддержке (Methadone Detoxification Unit) и психиатрическая лечебница (the Department's Mental Health Center), которая была учреждена в 1962 г.
Отис Бантум Коррекшнал Сентер (Otis Bantum Correctional Center)
Отис Бантум Коррекшнал Сентер был открыт в 1985 г. Его построили менее чем за 15 месяцев, используя самые современные материалы и технологии. Условия содержания включают в себя, опять-таки, общие спальни и одиночные камеры. Наполняемость - 2000 человек. Центр назван в честь своего второго директора, который умер на работе, так сказать, на боевом посту. Тюрьма имеет две пристройки, наполняемость каждой 162 человека. Первая из них, открытая в марте 1987 г., названа в честь Харольда А. Валстайна, сотрудника DOC, отслужившего 35 лет и погибшего от рук грабителя, вторая, открытая позже, в конце 1987 г., названа именем Уолтера Б. Кина - ветерана тюремной службы, тоже погибшего на работе, но во время несчастного случая.
Роуз Сингер Сентер (Rose M. Singer Center)
Роуз Сингер Сентер был открыт в июне 1988 г. как следственный изолятор и исправительное учреждение для женщин, рассчитанное на 800 человек. Темпы роста женского тюремное населения в то время были таковы, что почти сразу учреждение начали расширять и достраивать, и теперь в нем может содержаться 1700 женщин. Еще в старом учреждении для женщин (ныне Джордж Мотчан Детеншн Сентер) в 1985 г. тюремный департамент открыл первый в стране блок для матерей с новорожденными детьми. Блок, рассчитанный на 25 младенцев, существует и в новой женской тюрьме, названной в честь миссис Роуз М. Сингер, настоящего члена Исправительного совета г. Нью-Йорка (the New York City Board of Correction), учрежденного мэром Нью-Йорка Робертом Ф. Вагнером в 1957 г. В свои 90 лет она все еще ведет активный образ жизни, посещает все торжественные мероприятия, входит в Городскую комиссию по положению женщин (City Commission on the Status of Women), в Женскую тюремную асмсоциацию (Women's Prison Association) т.д.
Джордж Вирно Сентер (George R. Vierno Center)
Джордж Вирно Сентер открылся в 1991 г. как следственный изолятор на 850 человек. Учреждение названо в честь умершего после непродолжительной болезни отставного главы тюремного ведомства, еще служившего на этом посту в 1990 г.. В 1993 г. Центр был достроен в расчете еще на 500 человек.
Уэст Фасилити (West Facility)
Тюремное подразделение Уэст Фасилити открылось осенью 1991 г.. Рассчитанное на 800 мест, это учреждение собрано из жестких алюминиевых конструкций, покрытых прочным пластиком. Эти современные конструкции позволяют контролировать температуру и другие климатические факторы в помещениях (по описанию это похоже на парники, с тем же назначением, во всяком случае). В настоящее время в таких помещениях размещено 1900 заключенных чудо-острова. Часть этого подразделения недавно была передана тюремной инфекционной больнице (Department's Communicable Disease Unit (CDU)), где в отдельных хорошо проветриваемых блоках размещены 140 заключенных женского и мужского пола, больных разными инфекционными заболеваниями, в том числе и туберкулезом.
А теперь мои собственные впечатления.
Я посетила только три из десяти тюрем знаменитого острова - под номерами 5, 6 и 8. Это, соответственно, подростковая тюрьма, мужская с психиатрической больницей и женская.
Но - по порядку.
Адолесент Ресепшн энд Детеншн Сентер (Adolescent Reception and Detention Center)
Мы подъехали к главному входу подростковой тюрьмы на автобусах и прошли в вестибюль главного здания. По-нашему - это проходная и штаб, здесь расположены служебные кабинеты, специальное оборудование и до боли знакомые решетки, замки, накопители. Однако система запоров здесь немного другая, чем у нас и у французов - двери закрываются и открываются пневматически. Поэтому вместо привычного клацанья замков раздается что-то вроде громкого глубокого выдоха - и двери открываются. Те же выдохи, ровно такие же, я слышала и в нью-йоркском метро. К нам приставили разговорчивого провожатого, который следовал за нами через все тюрьмы, были и другие, локальные, которые менялись. Он был белый, с очень невнятным выговором, его я практически не понимала. В общем у меня были проблемы, и иногда мне приходилось больше доверять своим глазам, чем ушам, поэтому я смотрела по углам, окнам, и стенам, читала плакаты, объявления и надписи. Другие, глядя на меня, тоже начинали двигаться активней.
В подростковой тюрьме мы побывали в трех блоках - в школе, в отделении штрафников и в столовой. Ну и, конечно, провели большую часть времени в невероятно длинных тюремных коридорах, которые соединяли отдельные блоки (здесь можно переходить из одного удаленного блока в другой, не выходя на улицу).
Нам показали школу: один этаж с 5 классными комнатами, в каждом классе два окошка выходят в коридор (такие смотровые окна бывают в наших психиатрических больницах), наверное, для того, чтобы ученики не прибили учителя. В коридоре пост, и там разгуливают тюремные офицеры обоего пола, есть и специальный стол для дежурных сотрудников. Тюремщики - почти сплошь черные, впрочем, как и заключенные. Мне понравилось, что в подростковом отделении работают женщины, мне кажется, что это правильный подход, хотя вид у них совсем не женственный, они в униформе и вооружены до зубов.
Но вернемся к школе. Я заглянула во все окошки - в каждом классе сидело человек по пять-шесть, причем как-то по углам, учитель стоял в центре класса. У них тут приняты индивидуальные парты - отдельное кресло с поднимающимся маленьким столиком, прикрепленным к одному из подлокотников, поэтому дети могут рассаживаться как угодно и передвигаться вместе со своей партой. В одном классе мальчики играли в шахматы: у них был сеанс одновременной игры. Я насчитала в школе всего 25 человек. Потом пришел директор школы, белый, который произвел на меня приятное впечатление, да и рассказывал он о своей работе внятно - для меня это подарок. Сказал, что у них есть тут все школьные уровни, что дети учатся безо всякого удовольствия и результаты у них не впечатляющие, что сам работает в этой тюрьме три года и смертельно устал. Среднее время пребывания здесь подростков - 30-40 дней. Потом они либо отправляются домой, либо в другую, исправительную тюрьму на острове или даже вне его.
На стенке я прочла объявление, обращенное к малолетним правонарушителям, сообщающее, что их поведение и успехи в обучении войдут как важный компонент в их характеристику, представляемую судье, и окажут влияние на их приговор. Было ли это дисциплинирующее предупреждение, угроза, констатация факта, читали ли это объявление деликвенты, мне не ведомо. Умеют ли они вообще читать - вот в чем вопрос.
В школе было умопомрачительно тихо, на что обратил внимание Майкл Джекобсон, наш главный. Раньше он был главным и у тюремщиков, но теперь - преподает в колледже и знает, что тихо в таких местах не бывает. Видимо, деликвенты читать все же умеют.
Следующим нашим объектом было отделение для нарушителей. Мы долго брели по лестницам и коридорам, пока дошли до первого этажа. Несколько раз сделала глубокий выдох система безопасности, решетки открылись и мы вошли в отделение. Знакомый, невыносимый запах тюремной еды. Откуда это здесь, в хорошо проветриваемом американском изоляторе? Откуда такой запах, если американская еда обычно без вкуса и запаха - предмет моих здешних мучений? Пищеблок был сразу при входе в отделение, и пока сопровождающий что-то рассказывал экскурсантам, я попросилась посмотреть, чем арестантов кормят и зашла в раздаточную. Запах усилился и просто сводил меня с ума.
Ничего особенного я не увидела. Квадратные пельмени, у нас это называется "равиоли", какой-то желто-красный соус и что-то еще перетертое, видимо, витаминное очень. Страшно это не выглядело, а запах был просто убийственный. Экскурсанты носы тоже почесывали, но не воротили их, как это обычно мы видим в американских фильмах, не делали брезгливых гримас, вели себя прилично, что для американцев, ратующих за искоренение натуральных запахов всеми доступными средствами, довольно-таки трудно, я думаю. Видимо, они понимали, что место это особое, что здесь людей наказывают и такой способ тоже неплох.
Потом я сообразила, что в запахе присутствует несколько компонентов, и запах свежей еды - только один из них. Скорее всего, здесь были и другие, старые запахи, и все это в сумме давало такой сильный эффект.
Длинный коридор, по обе стороны которого расположены одиночные камеры - вот то, что я увидела в отделении. Камера маленькая, метров пять квадратных, не более. Там помещается только койка, раковина и унитаз. Нас пустили в пустую камеру, я даже на койке посидела и в окно заглянула. За окном асфальт и колючая проволока, но зато сами окна вызвали мой интерес: одна половинка окна сплошная, а вторая состоит как бы из двух частей: очень мелкая сетка обращена внутрь комнаты, а на улицу выходит другая часть, состоящая из прозрачных поперечных полос, которые могут закрываться в сплошную плоскость, а могут открываться под воздействием механической ручки, крутить которую надо в комнате. Ручка эта приделана к оконной раме и представляет из себя металлический конус. Эта система проветривания помещений здесь принята повсеместно - тоже своего рода "реснички", но с противоположными функциями.
В блоке не все камеры были заняты. Малолетки сюда попадают, как мне объяснили, за драки между собой и с сотрудниками. Мальчики лежали на койках, скарб их валялся на полу. Все камеры были одиночные, однотипные, других камер здесь я просто не видела. Наказание состояло не в ухудшении камеры (ухудшить ее, кажется, уже нельзя, во всяком случае по американским меркам), а в больших строгостях и в меньших возможностях: полтора часа прогулки - остальное время взаперти.
В столовую мы шли чрезвычайно долго. Видимо она была совсем в другом здании, а так как все было связано бесконечными одинаковыми коридорами, то я совсем не ориентировалась. У меня и на поверхности топографический кретинизм, а здесь, хочется сказать - в подземелье - и подавно. Но подземельем это, конечно, не было - я все время по ходу смотрела в окна и видела асфальт и колючую проволоку, иногда красные стены невысоких бараков.
Мы шли, шли, по дороге нам встречались арестанты с сопровождением и без, и тогда один из наших провожатых приказывал им: лицом к стене, руки на стену! Иногда это были небольшие колонны арестантов, они останавливались у очередных решетчато-ажурных ворот, которыми предусмотрительно перегораживались длинные до бесконечности тюремные коридоры. Перед самой столовой это были уже большие колонны по двое в ряду - каждая стояла перед одной закрытой створкой ворот - так они ждали своей очереди пообедать. Каждая колонна - это отделение или блок. По моим представлениям, в блоке может быть 30 или 50 одиночных камер. В женских было 48 камер. Мужские блоки, те, что я видела, - по 30.
В столовую арестанты заходят быстро, так же быстро получают свой поднос с едой (еда размещена в особых углублениях на подносе - здесь нет другой посуды, тарелок, я имею ввиду), быстро съедают, остатки выбрасывают в особые большие урны с мешками (потом я видела, как выносят мешки с объедками - они были во всех отделениях, а на выходе из изолятора я видела как эти мешки пропускают через ультразвуковое устройство - то же, через которое пропускали наши вещи при входе), подносы сдают в специальную камеру. Интересно устроено раздаточное окно: все забрано серебристым металлом, только в самом низу есть узкая щель, в которую пролазит поднос: никакого личного контакта с кухней нет.
Анна Кросс Сентер
Следующим в нашей программе был именно этот центр, построенный в 1978 г. Это я узнала по мемориальным доскам на входе перед изолятором. Т.е. изолятор сравнительно новый, современный. Вообще, все три тюрьмы, которые я посетила, были построены в 70-80 годы, так же, как Флери-Мирожис и Версальская тюрьма во Франции. Но между ними огромная разница. Во французских тюрьмах, хотя там они тоже считаются монстрами, есть все-таки какая-то архитектурная идея, изюминка, какой-то дизайн, стиль, меня их вид просто зачаровывал, казалось даже красиво. Я даже была благодарна французам за их неизменный вкус, за бескорыстную в данном случае (не для себя же строили!) любовь к красоте. Здесь же властвует голый, пустой прагматизм, утилитаризм, дегуманизация. В этом современная американская тюрьма по бездушной функциональности архитектуры действительно приближается к ГУЛАГу. В этих коридорах, камерах, блоках ничего не радовало глаз, не давало расслабиться, рассмеяться, порадоваться. Все было тусклым, простым, одинаковым - одинаково безразличным к человеку. Но ведь люди здесь - не только нехорошие арестанты, преступники, но и служители тюрьмы, которые проводят на своих рабочих местах большую часть жизни! Значит, им тоже ничего не положено.
Впрочем, если подумать, это качество свойственно здесь не только тюрьме. Я живу здесь в одном из самых удивительных и самобытных мест в мире - в центре Манхеттена - именно Манхеттен называется Нью-Йорком. Этот город выглядел бы вполне по-европейски, если бы не невероятная высота зданий. Я приехала в Нью-Йорк поздно вечером, провела ночь в каком-то ужасном отеле, а когда вышла утром на улицу, то была восхищена! Этим самым Манхеттеном, каким-то новым ощущением мира. Ужасно смешной этот город - и красивый. Он составлен из по-европейски красивых домов со всеми присущими им архитектурными излишествами, только как будто дома эти непропорционально вытянули в длину. Построили их, вроде бы, правильно, но дома вдруг взяли и подросли. Как будто наелись Алисиных пирожков. Чувствуешь себя здесь как на дне глубокого колодца. Странно смотреть на луну нью-йоркской ночью - кажется, что она находится совсем близко от крыш вздымающихся башен. Вот такие романтические, чудесные, почти волшебные ощущения вызывает во мне этот прекрасный город. Но в моем колледже, славном учебном заведении с сорокалетней историей, тоже нет ничего привлекательного. Особенно в новом здании - те же безыскусные коридоры, те же простые лестницы - все какое-то низкое, примитивное, угрюмое. Нет ощущения обжитости, устроенности, все какое-то вокзальное, проходное. А ведь здесь, кроме образования, дети должны получать представление о культуре... Впрочем, я наверное чем-то очень избалована, чем только, не могу понять...
Но, тем не менее, возвращаясь к тюрьме: у меня от всего этого стало портиться настроение. Т.е. я не замечала, что оно портится, но несколько раз была готова зарыдать, хотя особых причин для этого вроде бы и не было. Но это со мной бывает: видимо, невидимая глазу атмосфера страдания постепенно накапливалась в душе, до непереносимости.
Первое отделение, которое мы здесь посетили, пройдя десятки, а кажется, что и сотни метров бесконечных коридоров, был мужской блок психиатрической больницы. Это было настоящее гнездо кукушки, только еще и в тюрьме. Огромная палата-камера, в которой содержится не менее ста человек. Вся панорама открывается глазу, как только заходишь в блок. Кровати в три ряда, длинной стороной обращенные к посетителю. Так здесь и лежат - в три ряда поперек комнаты. Возле каждой кровати у изголовья - запирающаяся металлическая тумбочка высотой в пол человеческого роста, любимого американского фасона - тумбочка-сейф. Здесь везде такие - и в школах, и в спортзалах, и в банках.
Все это вместе, наверное, и представляет то, что в путеводителе названо "общими спальнями".
Лежали не все. Несколько человек, увидев такое количество вошедших белых женщин (а мы все были белые, да еще какие!) сразу поднялись с мест и стремительно пошли по рядам между кроватями нам навстречу, но были остановлены предупредительным жестом служителя. Сто мужчин разглядывали нас. Для них было неплохое развлечение! Здесь, в отличие от подростковой тюрьмы, не все заключенные были черными, на глаз процентов семьдесят. Черный пожилой человек на первой кровати раскачивался, как младенец в госпитальном синдроме, где-то в глубине справа здоровый белый детина радостно онанировал, в общем, было весело. Пришел смешной черный доктор неформального вида с множеством косичек и в бархатной ермолке и долго увлекал научной беседой коллег-психиатров. Я же продолжала пялиться по сторонам и нашла-таки чем себя повеселить. Сзади нас было продолжение блока - отгороженная стеклянными (вернее прозрачными, вряд ли это было стекло) стенами комната отдыха. Для отдыха там были разноцветные пляжные стулья и телевизор. В этой комнате несколько черных сидели на неразобранной пирамиде стульев прямо напротив телевизора и смотрели видеофильм. Я стала напряженно всматриваться, мне показалось, что фильм тоже про заключенных. Я не ошиблась - фильм был действительно по теме, да еще какой фильм - "Побег из Шоушенка"! Это было первое, что меня расслабило на острове, и я, кажется, громко засмеялась, обратив на себя внимание группы, а ведь до этого я делала судорожные попытки громко не зарыдать! Мало человеку надо для счастья...
Мы зашли еще в одну палату, которая, будучи также плотно заселена, располагалась несколько по-иному: заходя в нее, ты сразу попадал в гущу тел и кроватей. В связи с этим общение у нас пошло более бойкое, посыпались вопросы из зала: кто вы, зачем пришли? Увы, в этот раз я не смогла, как обычно, ответить: "Мы из Облаков", ответили другие, мол, это студенты, в смысле - будущие профессора - психиатры, психологи, социологи. Арестанты проявили интерес, завязались беседы. Я узнала, что звонок домой (телефон стоял прямо в палате) стоит 25 центов минута, что здесь можно подзаработать мытьем коридоров и другими хозяйственными делами до $100 в неделю. Деньги на руки не дадут, но можно брать из буфета конверты, сигареты, чай, и другие колониальные товары, которые так нужны в тюрьме. И еще - оплачивать телефонные переговоры. Собеседники нам попались на редкость разговорчивые, и охрана стала нас просто потихоньку выталкивать из блока, видимо, чтобы их пациенты не перевозбудились.
В этой тюрьме я увидела новую, поразившую меня вещь: кресло-металлоискатель. Оно стояло в одном из коридоров, и к нему длинным хвостом тянулась черная очередь. Оказывается, каждый арестант за день подвергается здесь трем разным обыскам: обыск помещения, полный (strip-search) и обыск на металл. В это кресло надо было сесть, а потом помотать головой около специального набалдашника. Если у тебя есть что-нибудь металлическое - кресло взвоет. Например - зубы. Но зубы вещь разрешенная, поэтому их не отнимут.
Еще одно посещение - обычный жилой мужской блок. Он выглядел так же, как и блок для штрафников, но при входе была комната отдыха, в которой шли какие-то занятия, кажется, зэки учили свой родной язык, английский.
Двери некоторых камер были открыты. Двери устроены, как двери в купе наших поездов - задвигаются в стену. Это удобно, так как сохраняется полезная площадь. Но пока мы шли по коридору, двери начали со страшным грохотом захлопываться - это дежурная на пульте нажимала какие-то кнопочки. Камера открывается только извне, и только таким образом. А если тока не будет?
Роуз Сингер Сентер
Последним пунктом нашей экскурсионной программы была женская тюрьма, названная в честь поющей розы, так можно вольно перевести на русский имя этой достойной и ныне все еще живой, активной и престарелой женщины.
Женщин в тюрьме - 1400. Четырнадцать сотен - так ответил мне наш сопровождающий. Опять это были все те же невыносимые коридоры, те же "стоять лицом к стене", только вокруг стало больше женщин - больше, но не все - примерно треть сотрудников женской тюрьмы - мужчины.
Здесь основной упор нами был сделан на посещение необычных категорий женщин, на, так сказать, меньшинства: беременных и кормящих.
Блок для беременных ничем не отличается от обычного тюремного блока для женщин: большой зал, по периметру которого в два этажа расположены одиночные камеры. Посреди зала - телевизор и такая же пляжная цветная мебель. Камеры точно такие же, как у мужчин и малолеток. На каждом этаже по 24 камеры. Беременных в блоке было 30. С одной мне удалось даже поговорить: имя ее я так и не смогла запомнить, сама она была светлая мулатка, беременности ее - 5 месяцев. Она выглядела довольной, болтала, сказала, что к ней приезжают на свидание три раза в неделю, что дома у нее еще двое маленьких детей и что на следующей неделе она освобождается.
В обычном блоке было интересней: черные дамы сидели за красным столиком и курили сигарету по кругу. Перед ними что-то плохо показывал телевизор. Рядом сидела другая группка, и здесь я увидела настоящего мужчину - но в платочке. История все та же, женщины делятся на мужчин и женщин. Я вдруг почему-то подумала о себе - в какую бы группу я попала? По количеству гормонов - наверное, в женскую; но есть ведь и другие качества - характер, например.
Профессор социологии и крупный специалист в женской тюремной теме, Натали Соколофф (здешняя моя приятельница или учительница, так как я посещала несколько раз ее класс) считает, что мужские роли женщины берут в желании защититься, что вроде бы мужиком в тюрьме быть проще. Еще она поведала мне, что тюремщики здешние не любят с женщинами работать: слишком уж они эмоциональные, создают слишком много проблем, получается, что с ними труднее работать, потому что надо в большей степени быть человеком, вникать в их дела, а значит, думать о том, что они - тоже люди. А это неудобно для тюремной профессии, поэтому с мужчинами работать приятней - они замыкаются на себе, у них жесткие правила, по которым тюремщикам нет места среди их проблем. Женщин же не особенно беспокоит тюремный закон, больше всего они озабочены теми, кто остался на воле, и в первую очередь - детьми. Поэтому они ноют, пристают к сотрудникам, надоедают. У них плохое настроение, они плачут, они ссорятся и скандалят - ну кому такие зэки нужны? Зэк должен быть неприхотливым и простым в обращении, как огурец, - вот мечта американского тюремщика, по мнению Натали.
Каждый блок имеет свой отдельный выход в тюремный дворик, где можно гулять два часа в день. Перед входом в блок - душевая, в которой кто-то моется за пластиковой занавеской. Прямо перед душевой - через проход шириной в метр - пост дежурного. Дежурный - мужчина, черный офицер. Та, которая моется, что-то кричит что-то вроде "get out" - иди вон отсюда, когда я пытаюсь слегка заглянуть за занавеску. Сделать это очень просто, элементарно. Причину всегда можно найти, а свое поведение объяснить с точки зрения исполнения долга.
Итак, их тут 30 процентов: молодых, здоровых, черных (в основном) офицеров, сексуально озабоченных. Ну и какие у них причины сдерживать свои инстинкты, если они тут сторожат и так "плохих", с точки зрения закона и общества, женщин?
Феминистская и правозащитная литература США пестрит обвинениями в адрес тюремных и полицейских офицеров. Есть случаи, когда женщины беременеют в результате изнасилования в тюрьмах. В некоторых штатах нет закона о недопустимости сексуальных контактов между охраной и заключенными, в таких случаях факты изнасилования доказать совсем трудно. Мужчины могут проводить полные обыски с изучением полостей у женщин. Где-то это запрещено, где-то - нет. У них равноправие.
Следующим нашим объектом был блок для матерей. Нас встретила педиатр блока, симпатичная мулатка. Она была веселой, вразумительной, рассказывала с увлечением.
Материнский блок был такого же размера, как обычный, но без второго этажа, так же сконструирован - большой зал посредине, камеры мамочек - по периметру. Блок был разукрашен розовыми картинками и заметно выигрывал в выразительности на фоне скучного тюремного интерьера.
В середине зала - два больших прозрачных аквариума: в одном детская спальня (мамочки спят отдельно в запертых камерах, и у детей на кроватках проставлены номера камер их матерей. Если ребенок заплачет, дежурный идет будить нужную мать. И здесь камеры точно такие же, как в других тюрьмах острова. Это - как незыблемый фундаментальных закон. Почему в заранее проектируемом материнском блоке нельзя было предусмотреть, чтобы кроватка ребенка стояла в камере матери, мне не понятно. Французы все устроили правильней...), в другом - игровая комната. С внешней стороны аквариумов стоят прогулочные колясочки.
Детей здесь держат до года - потом переводят в исправительную женскую тюрьму штата Бедфорд Хилл, где ребенок может находиться с матерью до полутора лет. Детишек в блоке - 13. Есть совсем маленькие, крошечные, только рожденные, есть уже вполне зрелые, сидящие в креслах. Дети - черные и выглядят очаровательно. Это какое-то особенное свойство черных младенцев - выглядеть законченными человечками сразу после рождения. Может быть это свойство контрастности? Они смотрят умненькими глазами, у них все настоящее и уже готовое. Так и кажется, что сейчас они заговорят. Несколько мамаш сидят с детьми в игровой комнате, несколько вне аквариумов кормят детей грудью. Здесь почти ничего не напоминает тюрьму... кроме камер и людей в униформе.
Докторша сказала мне, что гулять они могут практически без ограничения, у них отдельный выход на улицу. Мне было до боли жалко их всех, и я спросила веселую докторшу: "Они, наверное, здесь несчастны?" - "Несчастны? Да что вы, они здесь счастливы" - был дан мне ответ.
Последнее место, куда нас занесло, - женская поликлиника. Она сконструирована на манер лабиринта, без потолков, со стенками примерно мне до плеча - наверное 1,3-1,4 метра. Тупики в лабиринте и есть кабинеты специалистов, в том числе и гинекологов. Выглядит это нехорошо, противно, не по-человечески. Нет ощущения защищенности, укрытости, интимности, а ведь сюда приходят больные женщины, которые должны раздеваться, показывать свои болячки. Ну а если надо в гинекологическое кресло, вот так, под открытым небом забраться... гадость какая-то. Но тюрьма - это не место для интимности. Я видела, как плачет молодая, толстая, черная женщина, закутанная в какие-то голубые лохмотья, видимо, ей больно. И она плачет у всех на виду, нет уголка, куда бы она могла хотя бы на время скрыться со своим страданием.
Женский изолятор совсем новый, построен всего 14 лет назад, но американская тюремная традиция и архитектура, видимо, уже навсегда устоялась в своей простоте и неприхотливости.
И немного свежей статистики:
США
Женщины здесь сидят, в основном, не за насильственные преступления, главным образом - за мошенничество и по наркотическим статьям, в отличие от мужчин, среди которых в два раза больше тех, кто совершил насилие.
160 тыс. женщин в настоящее время содержатся в исправительных учреждениях (90 тыс.) и следственных тюрьмах (70 тыс.) США.
29% арестанток имеют психические заболевания (уровень заболеваемости много выше, чем среди мужского тюремного населения). 8 из 10 психически больных сообщали о перенесенных ими в тюрьмах физическом или сексуальном насилии.
Две трети женщин-заключенных в США - цветные.
Штат Нью-Йорк
В тюрьмах штата на 1 января 2002 г. содержалось 3133 женщины, что составляет 4,6% всего тюремного населения штата (68 тыс.).
Нью-Йорк - четвертый по количеству женщин-заключенных штат США, после Техаса, Калифорнии и Флориды.
80% женщин-заключенных попали в тюрьмы штата за ненасильственные преступления.
На 1 января 2001 - 53% из них были черные, 27 - латиноамериканки, 19 - белые. На 1 января 2002 г. - уже 89% из них были цветными, 54% - черные и 35% - латиноамериканки.
89% заключенных женщин штата имеет в сумме 6000 детей. 70% матерей до ареста жили вместе с детьми.
По данным проведенного в 1999 г. исследования, 80% женщин-заключенных пережили сексуальное или другие виды физического насилия в детском возрасте, 90% были жертвами избиений и сексуального насилия в течение всей своей жизни.
Лобби-день в Олбани
Через несколько дней, 19 марта я ездила вместе с членами "Коррекшенал Ассошиейшн" (общественная организация, созданная в 1944 г., которая помогает заключенным) в Олбани - это столица штата Нью-Йорк. Было нас человек 70, два автобуса, дорога в один конец заняла 3 часа. От побережья заехали куда-то в горы, там снег, обнажения коренных пород, совсем другой пейзаж. Но все равно не холодно. Столица низенькая по сравнению с Нью-Йорком, почти одноэтажная. Прошлась там по улице, домики все хорошенькие, на три этажа с подвалом, и даты основания даны - есть от 1803 г.. Я сначала думала, что это у них номера такие, еще удивилась: номера - как даты, да потом присмотрелась - номера-то не подряд! Оказалось, это действительно даты. Видно, что очень давно здесь течет мирная очень спокойная жизнь, ничего не тратится, все только накапливается.
Поездка была связана с так называемым ежегодным Лобби-днем в парламентской Ассамблее штата. В этот день представители разных общественных объединений бегают по кабинетам сенаторов (причем свидания намечены и утверждены заранее, определено и время визита) и излагают, или вернее лоббируют близкие им проблемы. Мы лоббировали права заключенных женщин.
Мы разбились на восемь групп, в каждой по 8-9 человек и свой спикер, или лидер, и каждая группа прошлась по 5 кабинетам, в каждом мы пробыли примерно по получасу, оставили там свои автографы и по папочке с подборкой документов.
Из списка сенаторов, которых доверили обработать нашей группе, только один из чиновников (вернее депутатов) проявил глубокий интерес и знание темы: сенатор Томас Двейн (Thomas Duane) из комитета по преступлениям и наказаниям (Crime and Correctional committee). Его живость оказала на всех чрезвычайно приятное впечатление. Он пообещал помочь по всем четырем вопросам, которые мы ставили перед законодателями:
1. Об изменении обязательной санкции по закону о наркотиках, так называемому Rockefeller's drags law, который действует с 1973 г., - закону, из-за которого Америка сравнялась с Россией (посттоталитарной страной) по количеству тюремного населения, так как за две унции (60 г.) продаваемого или 4 унции (120 г.) хранимого наркотика обладатель или продавец получает от 15 лет до пожизненного заключения, невзирая на лица. Это называется "mandatory sentencing" - обязательное наказание, и судья не может принимать самостоятельное решение в этих случаях. Большая часть женщин осуждена именно по этому закону. Кроме того, в этой части мы требовали, чтобы у женщин была возможность получать бесплатное лечение от наркозависимости на воле (где это стоят денег), до того, как их посадят, а не только в тюрьме (где такие программы бесплатны).
2. О выделении государственных средств заключенным женщинам на звонки и свидания с родственниками и особенно с детьми.
3. О включении женщин, которые совершили убийства своих мужей и сожителей, в программу по досрочному освобождению (work release), так как они сами жертвы насилия, и выбор их был в сложившейся ситуации: убить или погибнуть. Ранее у них судимостей не было, и для общества они не представляют ни малейшей опасности; у них на воле остались дети, которых они тоже защищали, совершая это убийство.
4. Об увеличении количества образовательных и квалификационных программ для женщин в тюрьме: и здесь они обделены, так как им в среднем предлагается 8 программ, тогда как мужчинам - 30.
Кабинет Двейна был единственным местом, где я тоже выступила, сказала, что раз у нас тюремное население одинаково - только двое нас таких в мире, то явно есть у нас что-то очень общее, но мы-то посттоталитарная страна, а Америка - известный оплот свободы. В чем же тут дело? Он съязвил, что, мол, слышала ли я Познера, который говорит об общности масс-медиа, что общее - только название. Видимо, он хотел сказать, что хоть много народу в их тюрьмах, да только люди сидят не такие там, как у русских (может быть он имел в виду, что у них сидят черные, а у нас - белые???), или что тюрем тоже много, но они совсем другие - может быть, он считает, что по сравнению с нашими американские тюрьмы - хорошие?
В общем, это была уже политика, а этим он заниматься не хотел, да и времени у нас не было. Все остальные вопросы он прослушал с большим интересом и отвечал подробно и заинтересовано.
Мы провели в Олбани 6 часов, видели, как другие общественники маленькими или большими группами снуют по кабинетам, подобно нам, но мы, кажется, были самой черной группой - 70% из нас были черные женщины, столько же, сколько их сидит в тюрьмах Нью-Йорка.
Я так и представила себе все это в Госдуме... Мы тоже делаем что-то подобное, но здесь работа очень эффективная: за 6 часов мы охватили 45 сенаторов (или их помощников).