Главная страница

Неволя

НЕВОЛЯ

<Оглавление номера>>

Альбина Скрипник

Идиот

Современная версия

В статье использованы документальные материалы из доклада Санкт-Петербургской Гражданской комиссии по правам человека «О ситуации с соблюдением прав человека в специализированных детских домах, детских психиатрических учреждениях и психоневрологических интернатах».

Текст доклада опубликован на веб-сайте СПб Гражданской комиссии по правам человека: www.cchr.spb.ru Данные из медицинских документов обнародованы с письменного согласия Р. Тупина.

Он родился недоношенным, как сказали врачи, весом с буханку хлеба – около килограмма, наверное. Мать, у которой уже был семилетний сын, увидев новорожденного, сбежала из больницы. Мужу и родителям она сказала, что младенец умер. Когда Ромкин отец стал спрашивать о ребенке врачей, ему сказали то же самое. Почему? Да потому, что система сиротских учреждений, чтобы оправдывать свое существование, нуждается в постоянном притоке сирот.

Первый год своей жизни Рома провел в детской городской больнице № 22. Видела я сирот в таких больницах. Они постоянно лежат в зарешеченных кроватках, и к ним никто не подходит. Даже когда надо поменять пеленки.

– Помнишь ли ты эту больницу? – спросила я Романа. – Какое у тебя самое первое детское воспоминание?

– Помню, как санитарка била нас палочкой по пяткам, если обкакаемся.

Психологи говорят, что интеллект ребенка можно вычислить, если сложить интеллекты окружающих его взрослых и поделить на количество членов семьи. То есть чем больше взрослых окружает ребенка и чем они умнее, тем быстрее он развивается. Давайте попробуем сложить вместе интеллекты десяти неподвижно лежащих младенцев и няньки, у которой хватало ума бить их по пяткам. С этого показателя начинается развитие интеллекта сироты.

Но Ромка весом с буханку развивался на удивление быстро и хорошо. Через год он превратился в крепыша – купидончика с лобастой головой в золотых кудряшках и любопытным взглядом ясных синих глаз. Тогда-то его и отправили в специализированный психоневрологический дом ребенка № 7. Интересно, что в его сопроводительных документах никаких нарушений – психических или неврологических – не зафиксировано. Тогда на каком основании годовалый ребенок получил статус психически больного? Основание было, и весьма серьезное. Дело в том, что у нас очень много сиротских домов для дефективных, все сотрудники которых получают 40-процентную прибавку к зарплате. Чтобы не было оснований для сокращения штатов или (не дай бог!) закрытия за ненадобностью целого учреждения, необходимо обеспечивать его наполняемость. Вот Ромка и множество таких же, как он, смышленых малышей ее и обеспечивают.

В четыре года мальчика перевели в другой детский дом для детей с отклонениями в развитии – № 4. Перед переводом педагоги детдома № 7 написали о нем в характеристике: «За время пребывания… наблюдалась значительная динамика в нервно-психическом развитии. Речь хорошо понимает… Любит слушать сказки, рассказы… Охотно заучивает стихи и потешки. Запоминает слова песен, с удовольствием поет. На занятиях активен. Подвижен. Одевается и ест самостоятельно. Ест аккуратно, пользуется правильно салфеткой. Эмоционален, очень обидчив, бывает упрям. С желанием помогает всем взрослым. Аппетит хороший, сон спокойный».

Тогда же психиатр поставил ему диагноз «олигофрения в степени дебильности».

«В этом детдоме я пробыл до семи лет, – рассказывает Роман. – Наша воспитательница Галина Ивановна очень меня любила. Она брала нас к себе в гости, Новый uод у нее праздновали. Но по вечерам Галина Ивановна уходила домой, и мы оставались с санитаркой. А у нее стояло ведерко с соленой водой, в котором она замачивала розги. Тех, кто не спал, била по пяткам так, что пятки опухали, и мы не могли ходить. Или натравливала на нас собаку. Жила при детдоме скандальная сявка лохматая, но мы были маленькие и очень ее боялись.

Была у нас радость – полдник. Мы очень его ждали, потому что давали фрукты, а нам все время хотелось вкусненького. Но каждый раз у нескольких ребят санитарка фрукты отбирала. Она подходила, хватала из рук яблоко, говорила: «Ты наказан» – и давила яблоко ногой…. Потом, когда мы подросли, мы отомстили нашей мучительнице. Целый день не ходили в туалет, а справляли все свои нужды в одно ведро. Потом подвешивали его над дверью и опрокидывали санитарке на голову. Она орала, с палкой за нами бегала, потом ужина лишала, но мы все равно были довольны».

Первый раз в первый класс любознательный хулиган Ромка пошел во вспомогательную школу-интернат № 12. Перед школой дети проходили медико-педагогическую комиссию (МПК). Вот выдержки из характеристики Ромы Тупина: «Мальчик общителен, контактен… Навыками обслуживания и общественного поведения владеет. Любознателен… Составляет предложения по картинкам, при помощи педагога может построить рассказ по серии картинок, пересказать текст… Знает названия времен года, дней недели, частей суток. Речь чистая… 18.06.90 г. Учитель-дефектолог».

А вот общее заключение МПК от 19.06.90: «Умственная отсталость в степени дебильности… Рекомендовано обучение по программе вспомогательной школы. Направлен в 1 класс».

«В первом классе я учился очень хорошо: все схватывал на лету, мне было интересно. Тогда нам не давали психотропных препаратов, голова была ясная и соображала отлично. А во втором классе все, съехал…»

Жизнь первоклассника на новом месте шла своим чередом и мало чем отличалась от той, к которой он привык в 4-м детдоме.

«С утра с нами занималась учительница Нина Николаевна, спокойная, заинтересованная в наших успехах женщина. А потом мы были с воспитателями, которые дежурили по очереди. У одной из них было трудное имя – Валерия Всеволодовна, и я звал ее 7 на 8, 9 на 10. Такая была жирная. В столовую она всегда носила с собой три кастрюльки. В одну ей наливали суп, в другую – второе, а в третью – четыре компота. Она ставила кастрюльку между ног и все сметала за пять минут, а компот пила прямо из кастрюльки. «Заморив червячка», она у ребят отнимала по пол-обеда. Причем как: знала, кто что любит, то и отнимала. У меня всегда забирала картофельную запеканку и курицу.

Однажды к интернату подъехал «Икарус», и из него стали выгружать коробки. Потом нас всех пригласили в актовый зал. Оказалось, что это иностранцы привезли гуманитарную помощь. Каждому ребенку они вручали по большой коробке. Чего там только не было! Жвачки, сладости, копченые колбаски, одноразовые фотоаппараты, фломастеры, одежда… и игрушки. Мне досталась говорящая собачка – это было чудо!

Вместе с иностранцами подарки раздавала наша директриса, мы звали ее Валентиша. Я подошел к ней, показал пальцем на нашу Семь на восемь и сказал:

– Видите, кто сегодня работает? Я боюсь, что она все у нас отнимет.

– Ну, что ты, – сказала Валентиша, – не отнимет, я ей скажу.

Мы пошли в группу. Воспитательница говорит:

– Складывайте все коробки в одну стопку.

Мы сложили. Она стала доставать из коробок копченые колбаски.

– Сейчас, – говорит, – буду делить.

Режет упаковки и ест. А мы стоим, смотрим. Я думаю: «Надо что-то делать, а то ведь все сожрет!» И попросился в туалет. А сам погулял по коридору, вернулся и говорю:

– Валерия Всеволодовна, вас директор зовет!

Пока она бегала, мы все успели: расхватали свои подарки, отвинтили ножки у ее стула так, что еле держались, на сиденье кнопок наложили. Она вернулась, ругаясь на меня, уселась на стул… И пока она пыталась поднять свое жирное тело с пола, ребята сбегали к директору и нажаловались. Но все равно нам не удалось попользоваться своими подарками. Вскоре нас отправили в лагерь. А Семь на восемь продала наши игрушки и сухое молоко и привезла нам в лагерь маленький пакетик сушек, сказав, что купила сушки на вырученные от продажи нашего имущества деньги. Думает: идиоты, поверят. Но я после лагеря пошел к Валентише, и нашу воспитательницу наконец уволили.

Во втором классе случилось удивительное событие. Из-за границы приехала отборочная комиссия, и нескольких человек, в том числе и меня, выбрали, чтобы заниматься фигурным катанием. Мы тренировались при интернате, а потом поехали в Австрию на соревнования. Я выиграл первое место, и наши ребята тоже заняли призовые места. Нам там надавали долларов, одежды, магнитофонов…. Когда Валентиша увидела, сколько мы привезли добра, она засуетилась:

– Заносите ко мне в кабинет на сохранность деньги и технику!

А когда мы стали просить магнитофон, оказалось, что там уже ничего нет. Нам сказали, что Валентиша увезла все к себе домой на интернатском автобусе. Мы, конечно, стали возмущаться.

В тот год в нашем интернате появился психиатр. Мы звали его дядя Саша. Ему не нравилось его назначение в интернат, он говорил, что это не положено. Когда мы взбунтовались, ну и я в первых рядах, Валентиша вызвала к себе в кабинет дядю Сашу и сказала:

– Надо назначать Тупину лекарства. Вы же видите – он неадекватен.

– Зачем ему лекарства? – сказал дядя Саша. – У него пропали вещи, и он имеет право возмущаться.

Но потом она все-таки надавила на него, и он назначил мне ноотропил и сонапакс. Мне после поездки в Австрию надо было нагонять программу, а у меня от таблеток появилась такая вялость! Ужасно хотелось спать. Пишу в тетрадке, а меня так и клонит вниз, упасть на парту и заснуть. И башка ватная – ничего не понимаю! Вот так я и учился во втором классе.

А тут еще делали прививки и заразили меня гепатитом «В». Полтора года провалялся в больницах. От школьной программы, конечно, безнадежно отстал…»

Интересно, что нигде в медицинских картах и характеристиках на Романа нет никакого упоминания о его заражении. И вот еще что интересно. Как мы поступаем, если наш ребенок отстал от школьной программы из-за соревнований или болезни? Помогаем ему подтянуться, репетиторов нанимаем. Но в сиротских домах к этому относятся иначе.

«Педагоги стали говорить мне: «Плохо учишься, Рома. Надо решать вопрос о переводе в детдом для слабоумных». А Валентиша сказала, что мне надо подлечиться в психушке. Наш психиатр дядя Саша отказался писать направление, его написала врач по общим болезням. Когда меня увозили, Валентиша сказала: «Надо, надо подлечиться, а то много чего видишь, много чего знаешь».

Первый раз Ромку «лечили» в Центре восстановительного лечения «Детская психиатрия» – «всего» два месяца. Вы спросите: неужели психиатры, принявшие мальчика на лечение, не понимали того, что понимал дядя Саша? Что ребенок не нуждается в лечении, потому что он не болен? Специалист не мог этого не увидеть. Так-то оно так, но... Не все, как дядя Саша, руководствуются справедливостью и своей совестью. Этих специалистов волнует заполняемость коек, которая напрямую связана с финансированием и самим существованием родного учреждения. Они думают о получении премий, возможности хорошо заработать на продвижении новых лекарств, а для этого нужны все новые и новые испытуемые. Так что психиатры с радостью приняли нового пациента.

Когда Рома вернулся в интернат, его ждала большая нечаянная радость: нашлись его родственники!

«Тетя с дядей хотели меня усыновить, но директор сказала, что нельзя. Не знаю, почему. Мои мать, отец и дедушка жили за границей, здесь была одна бабушка. Я стал жить у нее, а в интернат ходил только учиться. Психотропные препараты, которые раньше меня заставляли принимать, теперь выдавали с собой, но дома я их, конечно, не пил. У меня появились силы, голова прояснилась, и я стал лучше учиться. Валентиша с завучем Аллой Георгиевной, видно, смекнули, что это оттого, что я таблетки не пью, настрочили ложную кляузу о моей «неадекватности» и быстренько отправили в психбольницу. В тот раз я пролежал в Центре восстановительного лечения «Детская психиатрия» два года.

Как там детям живется? Прежде всего в глаза бросается ужасная теснота. В некоторых палатах живет по 40 человек. Одни плачут, другие кричат, третьи дерутся…. За любую провинность нас привязывали к батарее или к ножке кровати, часто при этом раздевали догола. По 5–6 голых детишек часами сидели привязанными на холодном линолеуме или лежали на клеенчатых матрацах, иногда в луже мочи, которую никто не торопился вытирать. Однажды, когда ко мне не пускали бабушку, я разбил окно. Медбрат Алексей сделал мне укол сульфазина, от которого потемнело в глазах, поднялась температура и очень болели ноги, настолько, что я вообще не мог ходить, сразу падал… Я стал бояться этого укола. Алексей и медсестры всегда грозили нам вколоть сульфазин, если мы пытались отказаться делать то, что они велели. Мы мыли вместо них полы, а одна пожилая медсестра заставляла нас по очереди делать ей массаж ступней, разминать отложение солей. Мое время было с 10 вечера до часу ночи. Как хотелось спать! Ведь таблетки нас заставляли глотать горстями, а от них такая тяжесть! Но если я начинал дремать, медсестра ругалась и грозила сделать укол за плохое поведение…

Однажды мы с ребятами смотрели в холле телевизор, и вдруг я увидел Валентишу! Шла трансляция из зала суда, и наша директриса сидела на скамье подсудимых. Дядя Саша стоял за стоечкой и рассказывал о воровстве в интернате и о том, что Валентиша просила его госпитализировать в психушку ребят, которые знали о ее делишках. Вспомнил и обо мне. Я радовался: сейчас Валентишу посадят, другие станут бояться так бесчинствовать, и в интернате можно будет сносно жить. Но что там было дальше, узнать мне не удалось, потому что после больницы в интернат я больше не вернулся».

Двухгодичное накачивание ребенка аминазином и прочими сильнодействующими психотропами не помогло ему ликвидировать отставание в учебе. Психиатров это удивило и, как чувствуется по тону их заключения, даже обидело: «Тупин Роман поступил с жалобами на плохое поведение и неуспеваемость… За время обучения в школе при больнице никакой динамики не дал... Все виды памяти ослаблены. Внимание труднопривлекаемо и неустойчиво. Интереса ни к какому виду деятельности не проявляет. Социально не адаптирован. По решению МПК от 6.04.96 г., протокол № 8, дальнейшее обучение считать нецелесообразным. Рекомендуется пребывание в учреждениях департамента социальной защиты».

«О том, что меня переводят из интерната, мне сказал медбрат Алексей. Я спросил:

– Куда?

– В собес, где дураки корявые. И тебя сделают таким же.

Он меня и повез туда на «скорой».

Когда машина остановилась во дворе, на нее налетели, как дикари, стали в окно долбиться, размазывая лица по стеклу, разные уроды… Это было как в фильме ужасов. Я заплакал.

В детском доме-интернате № 4 [ Не путать ДДИ № 4 с детским домом №4, куда Роман попал в 4 года. ] для умственно отсталых мне было так тяжело и страшно, что первые три недели я не мог есть. Мне стали давать лекарства, как в психушке: аминазин, галоперидол, циклодол – на завтрак, обед и ужин – и говорили: «Это потому, что ты не кушаешь»…

Я пробыл там три года. В общем-то, там было так же, как и везде. Так же, как в детских домах, где я был, наказывали, лишая еды, пьянствовали, воровали по-страшному, совсем не стесняясь детей, и назначали уколы, если вздумаешь жаловаться. Но, кроме того, здесь так же, как в психиатрической больнице, закармливали лекарствами и «купали» в ледяной воде. Скрутят ограничителем (смирительной рубашкой) и держат под водой, пока не начнешь задыхаться, дают вдохнуть и опять… Меня однажды так раз 15 макали. А потом удивлялись, как я не умер. На скорую руку подлечили ангину и отправили в психушку, чтобы не возмущался. Там я пробыл полгода.

Тогда я разозлился не на шутку. Мне было уже 16 лет, и я понимал: нельзя, чтобы эти люди считали, что могут безнаказанно делать все, что хотят! Когда я вернулся в детдом, сразу же стал готовить побег. У одного из ребят был телефон Невзорова, он дал его мне. Однажды, когда сотрудники детдома сгрузили в автобус все, что они накрысятничали – продукты, гуманитарную помощь, – и поехали на рынок при Павловском вокзале торговать, я сбежал. Добрался до Павловского вокзала и позвонил Невзорову. Он сказал: «Спрячься где-нибудь и жди. Сейчас подъеду». Смотрю, подъезжает его джип и несколько милицейских машин. А наши уже свои прилавочки поставили и торгуют. У них там и свежее мясо, и окорочка, крупы, сахар. И вещей много: джинсы, кроссовки, белье со штемпелем «ДДИ № 4» – я потом посмотрел. Телеоператор все это заснял, а потом погрузили наших торговцев в милицейский козелок и повезли в интернат. Невзоров говорит: «Вытряхивайте сумки! А ты, Рома, им помогай». Наша кладовщица Люба начала на меня кричать: «Что это я буду перед тобой сумки вытряхивать? Ты дурак!». А телевидение снимает….

Потом пошли с камерой по корпусам. Зашли во второй корпус. Там санитарка бьет маленького ребенка по пяткам. Невзоров спрашивает: «Что это вы такое делаете?» Она кричит: «Он обкакался!» В третьем корпусе дежурила санитарка, Надя Шкиря ее звали. У нее полпалаты спали в ограничителях. В первый корпус заходим, а по лестнице голую девчонку тащат в медпункт на укол. Взрослая уже девчонка, лет двенадцати.

Невзоров сказал нашей директрисе:

– Смотрите, если вы с Ромой что-нибудь сделаете, я все равно узнаю. Когда съемочная группа уехала, директриса заахала:

– Ой, Рома, а я ведь и не знала, что здесь творится!

Я ей:

– Тамара Викентьевна, уж мне-то не надо этого говорить!

Они мне тогда ничего не сделали. Только оформили быстренько госпитализацию в психушку. А вскоре во взрослый интернат перевели, в ПНИ № 10».

Интернат для взрослых – это не то, что детский дом. Психоневрологические интернаты созданы для совершеннолетних инвалидов, которые проносят ложку мимо рта. И даже они находятся там добровольно (так говорит закон), на основании заключенных с администрацией договоров о социальном обслуживании. Но на самом деле это та же тюрьма и принудиловка, где так же, как и в детских домах для ненормальных, содержится (за наш счет) огромное количество работоспособных молодых людей. Они мечтают жить, как все: работать, обеспечивать себя, жениться, воспитывать детей и иметь право привести в гости друзей. Но жить, как все, им негде. Потому что жилье, которое государство обязано предоставить по достижении совершеннолетия каждому сироте, чиновники зажимают.

Едва попав в ПНИ № 10, деятельный и сообразительный Рома Тупин начал помогать другим ребятам выбивать жилье: писал прошения в жилищный комитет и жалобы в прокуратуру, депутатам, чиновникам… За 4 года его отправляли в психиатрическую больницу 5 раз вот по таким основаниям: «Направлен в ПБ № 1 им. Кащенко. Ст. 29 «а» Закона РФ… Конфликтен с персоналом и проживающими, взрывчат и груб, разубедить в чем-либо невозможно… пишет жалобы в КТСЗН, губернатору, в прокуратуру, президенту. На комиссиях ведет себя вызывающе, без чувства дистанции, расторможен и озлоблен...» Во время одной из госпитализаций у Романа сгорела вена, он думает, что скорее всего от неразбавленного аминазина.

С последней госпитализацией случился курьез. Привезли Романа в «Кащенко» с такой характеристикой, а там прокуратура проверку проводит. Психиатры осмотрели парня, написали, что оснований для госпитализации нет, и выпустили. Да еще и подсказали: «А почему бы вам не подать на администрацию ПНИ иск о неправомерности госпитализации?»

Роман взял и подал иск. Ведь, в конце концов, всю жизнь его отправляли в психушку за то, что был неудобен администрации! Но администрация ему недвусмысленно намекнула: «Если заберешь иск из суда, мы дадим тебе жилье. А не заберешь – проведем комиссию и сделаем тебя невменяемым. Тогда ни жилья тебе, ни семьи, и доказывай потом, что ты нормальный». Этого Рома очень испугался, потому что для всех невменяемый – это уже не человек. Вместе с любимой девушкой они сбежали из интерната. Администрация подала на них в розыск. На каком основании? Ведь они не заключенные. На том, что «они опасны»… Да полно, для кого они опасны, кроме администрации?

А что касается Ромкиной «невменяемости», «дебильности и олигофрении», по этому поводу есть мнение незаинтересованных лиц. Когда его адвокат попросил провести для суда независимую экспертизу, преподаватель Петербургского госуниверситета, в прошлом военный психиатр, освидетельствовав Романа, сказал: «С такими данными парня можно принимать в военное училище. Только образования не хватает». Но администрация ПНИ пытается обманным путем заманить его в психиатрическую больницу, на амбулаторную экспертизу (которая не была назначена судьей), потому что не хватает у них аргументов, чтобы оправдаться на суде.

Сначала я не могла понять, почему они так яростно защищаются? Ну, признали бы свою ошибку, подумаешь. Все ошибаются. И только выслушав рассказ Романа о его жизни, поняла: они не считают это ошибкой! Так они работали всегда. И если сейчас допустить, чтобы суд признал незаконной госпитализацию за конфликт с администрацией, значит, признать, что вся их деятельность долгие годы была незаконной.

В 1983 году, когда родился Ромка, советских психиатров исключили из Всемирной ассоциации психиатров (ВПА) за использование психиатрии в карательных целях. В 1989 году нашим психиатрам удалось убедить ВПА в том, что теперь они вовсе не советские, а российские, что карательные методы исчезли как дым вместе с советской властью, и их приняли обратно. В это время Валентиша отправила Ромку в психушку за то, что «много чего знает». А в 1994 году мальчика снова госпитализировали с такой сопроводиловкой: «Поведение Ромы в течение всех лет обучения было опасным для здоровья детей. В настоящее время эта опасность усугубилась… Перебегают дорогу перед машинами, трамваями, катаются на лифтах, бывают в подвалах, подъездах. Все это может кончиться большой бедой».

Почему бы не госпитализировать в психушки всех мальчишек, которые катаются на лифтах? Неплохая мысль, а? Больно уж они шумные, эти мальчишки. А знаете, это вполне реально – начиная с мая 2006 года, когда на Московском съезде психиатров было принято решение всем хулиганам России ставить диагноз «гиперактивность». Теперь за плохое поведение есть основание госпитализировать в психиатрическую больницу любого ребенка, а не только безответного сироту.

Летом 2007 года за плохое поведение стали госпитализировать в психиатрические больницы вполне взрослых правозащитников, которые вздумали критиковать психиатров. Теперь психиатры готовятся проводить повальное обследование населения на рабочих местах, и я не удивлюсь, если начнут госпитализировать тех, кто не угоден начальству. Много еще хулиганов в России. Не один Рома Тупин такой.

P.S. Недавно Роман женился, и месяц назад у него родилась дочка. За месяц девочка прибавила в весе килограмм, и участковый педиатр была очень довольна ребенком. Но тут в жалкую комнатенку, которую снимают счастливые родители, наехали из ПНИ педагоги, психиатры…

– Нет, – сказали они, – Тупины не способны воспитывать ребенка. У них нет для этого необходимых условий.

– Вы что же, – спросил их Роман, – хотите моего ребенка в дурдом забрать?

Они смущенно промолчали, но намерений своих не оставили.

<Содержание номераОглавление номера>>
Главная страницу