Главная страница

Неволя

НЕВОЛЯ

<Оглавление номера>>

Валерий Абрамкин

Малолетний криминал

За последние десять лет мне пришлось прочитать немало статей, просмотреть водопады сюжетов из криминальной хроники по ТВ, в которых настойчиво проводится мысль о взрыве детской преступности, об особой жестокости и криминальности наших подростков, о том, что с ними не справиться, покуда наше правосудие будет проявлять феноменальную (и опасную для общества) мягкость к таким злодеям. Эта точка зрения кажется чрезвычайно убедительной, особенно после просмотра телехроники, где ежедневно смакуются сюжеты о подростках, ни с того ни с сего забивающих насмерть бомжей, стариков и старушек, после навязчивых утверждений политиков, правоохранителей, журналистов об особой опасности для всех нас "разбушлатившихся" детей и подростков - нашего страшного будущего.

Но развернемся от эмоций к реальности.

Вначале - к официальной статистике, которая хотя и вряд ли дает полную картину реальности, но все-таки позволяет составить об этой реальности более адекватное представление, чем, скажем, криминальная хроника.

Официальная статистика последних двадцати лет и результаты исследований криминологов мифа об особой жестокости и криминальности наших подростков не подтверждают. Доля подростковых правонарушений в общем массиве регистрируемой преступности постоянно снижалась, и в 2001 году она была втрое ниже, чем в советские времена (1980-1990 гг.): 1987 г. - 19,9%, 2001-й - 6,2%.

Преступность подростков действительно росла в 1990-1995 гг., но несравнимо меньшими темпами, чем преступность взрослых. С 1993 г. наблюдается совершенно явная тенденция снижения уровня преступности подростков [Заметный (на 10%) рост преступлений, совершенных несовершеннолетними, был отмечен только в 1999 г. Общее количество преступлений в том же году выросло на 16%. Это рост был связан с ограблением населения государством в 1998] (в пересчете на ту же возрастную группу населения 14-17 лет). Много пишут о каком-то феноменальном росте количества насильственных преступлений против личности. Однако доля таких преступлений (убийство, причинение тяжкого вреда здоровью, изнасилования, разбой), совершенных подростками, в последние пять лет была в 1,5-2 раза ниже, чем 20 лет назад.

Наиболее криминальной (и жестокой) группой населения продолжают оставаться мужчины молодежного возраста. Но это общемировая тенденция.

В целом же уровень насилия и преступности в отношении подростков и детей со стороны взрослых гораздо выше, чем подростковое насилие в отношении взрослых. В результате преступных посягательств ежегодно гибнет 3,5-4,5 тыс. подростков, 6,5-7,5 тыс. подросткам причиняется тяжкий вред здоровью. Это в 4-6 раз больше, чем количество аналогичных преступлений подростков в отношении взрослых. Темпы роста убийств младенцев в 1993-1999 гг. были гораздо выше темпов роста общего количества убийств. Масштабы сексуальных преступлений взрослых в отношении детей не поддаются оценке из-за их высокой латентности.

Для серьезных криминологов проблемы роста подростковой преступности в России не существует. Для них более загадочным фактом является феноменально низкий уровень детской преступности. Гораздо более низкий, чем, скажем, в Германии и ряде других, более благополучных стран, чем наша.

На этом фоне, как полагает один из авторов Концепции судебной реформы, принятой российским парламентом в 1991 г., известный юрист Сергей Пашин, "современное российское правосудие сохраняет следы средневекового правосудия, которое считало ребенка уменьшенной копией взрослого" [Восстановительное правосудие для несовершеннолетних и социальная работа. М.: МОО Центр "Судебно-правовая реформа", 2001. С. 14-15]. По мнению правозащитников, следователи, прокуроры и судьи считают подростков самой криминальной частью общества, исчадиями ада, и полагают, что для блага общества детей, попавших в сети уголовного правосудия, лучше всего отправить в тюрьму.

Еще более жесткую (чем правозащитники и юристы) оценку уголовной политики в отношении подростков дают сами сотрудники пенитенциарных учреждений для детей. Как считает бывший начальник Кировоградской (Свердловская область) ВК Серго Геворгян: "Попадают за решетку, в основном, дети бедняков. Это опасный путь, когда судьи знают: кого за одно и то же преступление можно посадить, а кого нельзя. Это ГУЛАГ - не 37-го года, а начала XXI века".

Про ГУЛАГ начальник Кировоградской ВК вспомнил не случайно. В его колонии на момент взятия интервью (октябрь 2001 г.) содержался мальчик, выкопавший 37 кг картофеля на колхозном (именно на колхозном) поле, что невольно заставляет вспомнить сталинский Указ о колосках 1934 года. Вот еще отрывок из интервью с Серго Геворгяном:

"Осужденному Д. 14 лет - метр с кепкой. Неделю ничего не ел и снял с крыши четыре листа алюминиевого шифера. Это суд счел покушением (продать алюминий не посчастливилось) на кражу размером в 312 руб. 50 коп (13 долларов США. - В. А.). У Д. это первая судимость, он никогда не состоял на учете в милиции. Суд ему дал два года лишения свободы.

Еще один воспитанник Кировоградской ВК, судя по приговору суда, похитил исъел 72 кг меда. Я его спрашиваю: "Ты сколько меда съел?". Он говорит: "Три килограмма, остальное на меня списали". Врачи утверждают, что невозможно съесть три килограмма меда и взрослому человеку. А у него вес 36 килограмм. Посадили.

Выходит, никакие другие меры, кроме тюрьмы, не спасут наше государство от таких "преступников"?"

Добиться радикальных изменений в политике контроля над "проблемными" подростками, в улучшении условий содержания и соблюдения прав несовершеннолетних заключенных невозможно, занимаясь только тюремными проблемами и изменениями законодательства.

Некоторые изменения законодательства начиная с 1997 года были направлены на введение в правовую систему элементов ювенальной юстиции. В УК РФ, вступившем в силу с 1.01.97, были введены нормы о возрастной вменяемости (ч. 3 ст. 20 УК РФ) и ограниченной вменяемости (ст. 22 УК РФ), которые основывались на принципе субъективного вменения, появилась глава 14: "Особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних". Эти новации предполагали необходимость учета следователями и судьями психологических особенностей возраста подростка, его социального положения (сиротство, неполная семья, воспитание в детском доме), особенности развития (отставание в психическом развитии, ограниченную вменяемость в отношении конкретного преступления [Например, то, что у детдомовца, совершившего кражу, не сформировано понятие собственности, "своего" и "чужого"]), сведений о личности ребенка, мотивов совершения правонарушения.

Однако исследования судебной практики, проведенные сотрудниками НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ [См., например, статью: Цымбал Е.И. Предпосылки внедрения восстановительного правосудия для несовершеннолетних в России В кн.: "Восстановительное правосудие / Под общ. ред. И.Л. Петрухина. М.: МОО Центр "Судебно-правовая реформа", 2003. 196 с.], показали, что большинство сотрудников правоохранительных органов и судов общей юрисдикции эти инновации не воспринимают. Они рассматривают детей как наиболее криминогенную часть общества. "Существующая система уголовной юстиции не способна воспринимать личность несовершеннолетнего правонарушителя. Вместо лица ребенка она воспроизводит то ли серое пятно, то ли черный квадрат - в любом случае, нечто крайне далекое от реальности.... Судьи судят деяние, а не ребенка" [Там же. С. 90]. Известны случаи, когда судьи и прокуроры не видят даже того, что подросток не достиг возраста уголовной ответственности.

Воспитанницу детского дома 15-летнюю Наташу Д. Кисловодский городской суд Ставропольского края приговорил к трем годам лишения свободы. Ее (вместе с подругой) признали виновной в совершении квалифицированной кражи [Совершение кражи группой лиц по предварительному сговору с причинением значительного ущерба гражданину]: одежды с бельевой веревки на сумму 300 рублей, спортивной куртки стоимостью 300 рублей и зажигалки стоимостью 15 рублей [Одежду девочки вернули на следующий день, кражу куртки и зажигалки отрицали].

В ходе предварительного и судебного следствия никто не выяснял [В соответствии с УПК РФ, в ходе следствия должны быть установлены обстоятельства, способствовавшие совершению преступления, его мотивы, характер вины и последствия (ст. 73), условия жизни и воспитания несовершеннолетнего (ст. 421)], почему Наташа Д. оказалась в детском доме, как девочки попали в дом потерпевшего К. и что там делали. Поэтому следователь, прокурор, судья и адвокат так и не узнали, что маму Наташи зверски убили чеченские боевики, когда девочке было 5 лет, отец пропал без вести, что потерпевший К. спаивал трех [Одна из девочек не достигла 14 лет (возраста уголовной ответственности)] несовершеннолетних девочек самогоном (это и послужило одной из причин совершения девочками правонарушения). О целях и мотивах совершения преступления в приговоре вообще ничего не говорится.

Следует отметить, что о мотивах преступления в приговорах, которые выносятся несовершеннолетним, либо ничего не говорится, либо приводятся мало что говорящие выражения: с целью совершения кражи (хищения), с целью обогащения и т.п. Между тем большинство имущественных преступлений совершается подростками из-за голода, с целью накормить младших братьев и сестер, в результате спаивания взрослыми (нередко - самими потерпевшими) и т.п.

Татьяна Ш. из Оренбургской области получила год лишения свободы за похищение семи рельсов с территории склада при железнодорожном депо. Кража тоже считается квалифицированной, поскольку совершена "группой лиц по предварительному сговору". За каждый похищенный рельс "группа лиц" выручала 120 рублей. Таня получала ровно треть от полученных денег. На эти деньги она покупала еду для трех младших братьев и сестер, которым было нечего есть, поскольку их родители находились в двухмесячном запое.

О том, что дети идут на преступления из-за крайнего голода, можно судить по списку похищенного. Например, детдомовка Люба М. вместе с двумя подругами похитила у соседки батон хлеба, бутылку подсолнечного масла, 1 кг гороха, кетчуп, фарш, кастрюлю сваренной гречневой каши и т.п. Все похищенное было съедено в тот же вечер девочками и мамой Любы. Приговор - три года лишения свободы.

Олесе Б. из Тульской области повезло меньше. Она вместе с подельницей похитила из сарая двух кур, мешок картошки (36 кг) и 3 молочных бидона. Одну курицу успели сварить, но тут пришла милиция, и украденное, включая недоварившуюся курицу, было изъято. Из похищенного не досчитались 4 кг картофеля и бидонов, которые девочки успели продать. Олесе назначили наказание в виде 2 лет лишения свободы [Наказание было условным, но затем его заменили на реальное из-за того, что Олеся не явилась несколько раз на регистрацию].

Для представления о судебной практике обратимся к судебной статистике за 2001 год. Это будет справедливо: за четыре года, прошедшие со вступления в силу нового уголовного кодекса, судьи вроде бы должны были усвоить некоторые "ювенальности" (элементы ювенальной юстиции), введенные в уголовное законодательство в 1997 г.

Вначале просто цифры. Всего к реальному лишению свободы в 2001 г. было приговорено 29,6 тыс. несовершеннолетних. Из них за насильственные преступления (включая "хулиганство" и сексуальное насилие) - примерно 6 тыс. чел. (то есть около 20%). Средний срок наказания - 3,5 года. Впечатляет, однако, средний срок наказания (к реальному лишению свободы) осужденных (несовершеннолетних!) за ненасильственные преступления - 3 года и 3 месяца. За кражу средний срок наказания к реальному лишению свободы - 2 года и 8 месяцев. А за кражу на срок свыше 8 лет было осуждено 24 подростка, вместе с грабежом [Наказание было условным, но затем его заменили на реальное из-за того, что Олеся не явилась несколько раз на регистрацию] - 58.

Человеку, не сведущему в нашей судебной практике и законах, такие цифры могут показаться невероятными. Ведь правда, как можно за кражу назначить срок такой же или даже выше, чем за убийство? У людей, бывающих в учреждениях для несовершеннолетних, никакого удивления эти цифры не вызовут.

Летом 2001 года в Архангельской ВК сотрудники Центра содействия реформе уголовного правосудия встретили 16-летнего Ивана Ш., которому суд назначил за три хищения личного имущества срок в половину его жизни: 8 лет лишения свободы. Мальчик со знаменитой в России фамилией украл довольно много для среднего воришки (около 10 тыс. рублей), но такой срок наказания к лишению свободы ему бы не назначили, если бы не милосердие первого и особенно второго судьи, назначивших Ивану Ш. условное наказание, третий судья уже вынужден был прибавить к образовавшемуся ранее (по совокупности приговоров) сроку хотя бы два года.

К сожалению, у нас нет сведений о средних сроках наказания к лишению свободы несовершеннолетних правонарушителей в других странах. Но, поскольку в России подросткам назначают примерно такие же наказания, что и взрослым, логично будет воспользоваться данными по средним срокам заключения для всех групп тюремного населения.

Если вы заглянете в таблицы международных сравнений в области тюремной практики, то увидите, что единицей для измерения средней продолжительности заключения там является месяц. В большинстве стран Европейского Союза средний срок наказания для всех групп заключенных, и для взрослых, и для детей, находится в пределах от 2 до 8 месяцев. Только в Испании этот срок чуть более года - 13 месяцев. Средний срок (для всех групп заключенных) заключения в странах Западной и Центральной Европы не превышает шести месяцев. В российском УК РФ, действовавшем с 1997 г., минимальный срок наказания с 6 месяцев начинается [После внесенных в УК РФ изменений (ФЗ N 162 от 11.12.2003) - с 2-х месяцев]...

Анализ данных тюремной и судебной статистики, исследования, проведенные Центром (при поддержке Комиссии по правам человека [Ныне Совет при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека]), позволяют определенно утверждать, что численность несовершеннолетних заключенных почти не зависит от состояния подростковой преступности, законодательных изменений или судебной практики. Заметное снижение численности несовершеннолетних заключенных происходит только в годы проведения амнистий.

Эту точку зрения подтверждают данные статистики по практике избрания меры пресечения в отношении несовершеннолетних. В Третьем периодическом докладе [Имеется в виду Третий периодический доклад РФ о правах детей, который будет рассматриваться в этом году в Комиссии по правам ребенка ООН], правда, утверждается, что такая мера пресечения, как взятие под стражу, применяется в отношении подростков крайне редко, особенно в отношении подростков, подозреваемых в совершении преступлений небольшой и средней тяжести. Однако непонятно, какими источниками пользовались авторы доклада. По данным официальной тюремной статистики (МВД, Минюст и Госкомстат), переписи заключенных, в 1998-2002 гг. относительное количество несовершеннолетних в СИЗО было от 6 до 8% (вместе с уже осужденными - от 9 до 12%). Среди осужденных, отбывающих наказание в ИУ, несовершеннолетние составляли от 2% (конец 2002 г.) до 3,5% (начало 2000 г.). Это говорит о том, что следователи и прокуроры используют такую меру пресечения, как взятие под стражу, с очевидной избыточностью: относительное количество подростков, заключенных в СИЗО, было по крайней мере в 2,5 раза [С учетом несовершеннолетних, подозреваемых в совершении преступления, которые содержались в ИВС и ЦВИНП, в 2,8 раза чаще] больше, чем осужденных к лишению свободы в ВК.

Авторы доклада утверждают, что после вступления в силу нового УПК РФ (июль 2002 г.): "применительно к лицам, не достигшими 18 лет, в законе существенно сужено основание применения заключения под стражу как меры пресечения. Если к взрослым эта мера может быть применена уже при совершении преступления средней тяжести, то в отношении несовершеннолетнего предварительное заключение под стражу может быть применено лишь в случае совершения только тяжких и особо тяжких преступлений (ст. 108 УПК РФ)". Однако по имеющимся у нас сведениям, полученным от Министерства юстиции РФ, именно в первые полгода действия нового УПК РФ относительное (по сравнению со взрослыми) количество несовершеннолетних заключенных, подозреваемых в совершении преступлений небольшой и средней тяжести, отправленных в тюрьму, было максимальным. Этот показатель в 2000-2003 гг. примерно в полтора раза превышал аналогичный показатель за 1993-1997 гг. На том же уровне (3,7-4,6% от общего количества арестованных) оставалось количество несовершеннолетних заключенных, подозреваемых в совершении преступлений небольшой и средней тяжести, поступивших в СИЗО в первые шесть месяцев 2004 г. И это несмотря на внесение в УК РФ (декабрь 2003 г.) поправок, запрещающих назначать наказание в виде лишения свободы несовершеннолетним, совершившим преступления небольшой и средней тяжести [В настоящее время по инициативе Центра начата работа по подготовке проекта Постановления об амнистии, которая, как ожидается, будет объявлена в мае 2005 года].

Результаты исследований позволяют нам более точно определить те группы несовершеннолетних, в отношении которых выносятся несправедливые, неоправданно жестокие приговоры. В целом же, как показывают исследования судебной практики по приговорам, вынесенным в 2004 г., судьи так и не восприняли и тех нововведений (предполагающих еще больше элементов ювенальной юстиции), которые были внесены в УК РФ в декабре 2003 г.

В этих условиях мы считаем, что продолжение судебной реформы в Российской Федерации требует более широкого привлечения ресурсов гражданского общества, поскольку преобразования, проводимые исключительно государством, как свидетельствует отечественный и мировой опыт, оказываются неэффективными.

<Содержание номераОглавление номера>>
Главная страницу