Index Главная страница
Содержание номера

   Флора Льюис

  СОВСЕМ ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ

    Война между журналистами и властями идет всегда, независимо от того, стреляют где-нибудь или нет. Боевые действия между ними становятся еще более активными, когда речь идет о настоящей войне. И Югославия тому очередной пример. Совсем недавно очень многие полагали, что утаивать информацию с поля боя или манипулировать ею после "информационной революции" будет уже невозможно. Оказалось, что это не так.
    В сербской части Косова власти полностью контролируют информацию. В Белграде некоторым иностранным журналистам находиться еще дозволено, но ездить по стране или в Косово без армейских "нянек" запрещено. Когда белградские власти считают, что извлекут пользу из репортажей и фотографий, изображающих в отрицательном свете операции НАТО, репортеров везут смотреть на разрушения. По дороге, правда, они могут краем глаза увидеть, что еще происходит в стране, но власти сознательно идут на такой риск.
    Поскольку НАТО не предпринимает вторжения наземных войск, журналисты с той стороны вынуждены ограничиваться тем, что могут узнать о воздушной войне, и тем, что узнают от беженцев, когда они переходят границу Косова. Это значит, что они видят, как в Италии взлетают самолеты, и присутствуют на брифингах в Брюсселе и Вашингтоне, но не видят, кто и какой ущерб причиняет. Страшные рассказы и душераздирающие фотоснимки ходят вдоль всей границы, но их подлинность трудно проверить. Столкнувшись в 1989 году с массовой дезинформацией и оголтелой пропагандой в связи с ужасами в Румынии, особенно в Тимишоаре, журналисты научились более скрупулезно сообщать своим зрителям и читателям об источниках информации, а также о том, насколько они могут быть тенденциозны или не полны. И пока не откроются возможности более пристально следить за событиями и выяснять их подробности, никакие новые технологии не спасут репортажи от фильтровки и искажений.
    Благодаря спутникам и относительной их доступности в освещении военных новостей - если, конечно, корреспондент имеет возможность присутствовать на месте событий - произошли две существенные перемены. Одна из них - непосредственность: бои и разрушения можно показывать в режиме реального времени, а для эмоционального восприятия это играет огромную роль. Во время войны во Вьетнаме один сотрудник информационной сети предсказывал, что такое станет возможным в следующей войне, и это вызывало у него испуг по удивительной причине: у президента Линдона Б. Джонсона была привычка смотреть хроникальные фильмы и отдавать приказы, чтобы исправить то, что, по его мнению, было ошибкой в ведении военных действий. "Если он получит возможность непосредственно наблюдать все это, он начнет выкрикивать приказы каждому солдату, и тогда будет непонятно, кто командует на поле боя".
    Второе изменение - это доставка информации. Начинающих журналистов учат: неважно, сколько фактов вам известно; нет ни репортажа, ни сенсации, пока новость не попала к редактору. Дело не в том, что вы знаете, а в том, что можете сообщить публике. Первым новшеством в доставке информации, после классических устных и письменных сообщений, стали почтовые голуби, которые возвращались в британское агентство новостей "Рейтер" и положили начало его процветанию. Затем появились телеграф, телефон, телетайп, радио. Но все это напрямую зависело от стационарных технических средств, которые чаще всего контролировались властями или легко могли быть захвачены. Так, во время войны за Фолклендские острова британские военно-морские силы контролировали единственный источник связи для корреспондентов со своей стороны и пользовались этим для вычеркивания и цензуры, чтобы создавать порой совершенно искаженное впечатление о происходящем. Сегодня корреспонденты могут посылать пленки и тексты непосредственно, по собственным средствам спутниковой связи.
    Военное командование всегда стремится держать под контролем информацию, которую признает мощным оружием, особенно в демократических странах, где общественное мнение может служить реальной поддержкой для вооруженных сил. Успех на Фолклендах вдохновил стратегов США при вторжении на маленький карибский остров Гренаду в 1983 году, и представителей прессы не пускали туда почти неделю после высадки.
    Оказалось, что это большая ошибка. Репортеры, если бы они, как обычно, сопровождали войска, возможно, рассказали бы о необыкновенно теплом приеме, который оказали американцам жители острова; о том, как они радовались тому, что считали освобождением. К моменту, когда это могло бы стать всем известно, общественное мнение уже сложилось - Гренада подверглась завоеванию.
    В результате Пентагон провел еще одно крупное исследование с тем, чтобы выяснить, как определять информационную политику в военное время, и установил несколько новых правил, благодаря чему это ведомство стало более открытым. Но когда началась война в Персидском заливе, власти не сумели удержаться и начали "вкручивать", создавая ложное впечатление об успехах ракет "Пэтриот" и воздушной войны. Они располагали такой возможностью, поскольку корреспонденты никак не могли проверить заявления войск противоракетной обороны, а театр военных действий находился слишком далеко. Наземная война длилась всего четыре дня. Если бы она шла несколько недель или месяцев, кто-нибудь из репортеров, несомненно, нашел бы способ подобраться поближе и, несмотря на противодействие властей, добыть нужную информацию. Но у журналистов попросту не было времени разобраться, что к чему.
    В труднодоступных местах, таких, как Кувейт, Сомали, Босния, Косово, очень важно, долго ли идет война. Военные корреспонденты чаще всего молоды и, как и все их поколение, к счастью, неопытны. Но будь они даже ветеранами, им все равно нужно было бы время, чтобы узнать местность и заручиться связями. Никакая техника этого не изменит; разве что некоторые организации, в частности, сетевое телевидение, имеют обыкновение бросать людей на создание сенсационных репортажей, не заботясь о глубине проникновения в материал. В конце концов, если война длится достаточно долго, те, кто пытается докопаться до сути, начинают узнавать о вещах, о которых им знать не положено. Так, один из корреспондентов "Ньюсдей" по своей дотошности докопался-таки до существования в Боснии концентрационных лагерей. Войны втягивают такое количество людей и оказывают такое глубокое воздействие на тех, кто остается в живых, что факты рано или поздно начинают выплывать на поверхность. Но это не меняет запутанного соотношения между войной и информацией, которые в наше время могут определять разницу между жизнью и смертью.
    Теоретически корреспондент - это наблюдатель; не только не участник, но даже не сочувствующий. Такое почти невозможно. Даже если репортер не рассматривает одну страну как свою, а другую - как вражескую, эмоциональное влияние людей, среди которых он работает, неизбежно. Они верят в свое дело. Они не могут представить себе, что человек, обладающий умом, сердцем, совестью, не встанет на их сторону. Они могут испытывать острую, опасную подозрительность по отношению к тому, кто не с ними. "Нейтралитет" - это абстракция, а война при ближайшем рассмотрении - не что иное, как совокупность конкретных деталей. Оставаться нейтральным там, где идет война, значит так или иначе отказывать в человечности тем, кто вовлечен в военные действия. Даже попытки сохранять объективность - а это не нейтралитет - даются с исключительным трудом. Нейтралитет означает отказ от суждения, объективность - уверенность в фактах и суждениях согласно одному и тому же мерилу. Но разве в разгар войны можно быть уверенным в фактах, разве можно сохранять точное мерило? На самом деле остается только одно: поступать, как считаешь наилучшим и, что весьма важно, не притворяться, будто делаешь нечто большее.
    Воюющие страны, как правило, ждут, что их средства массовой информации будут безоговорочно их поддерживать и даже - в зависимости от обстоятельств и доминирующих точек зрения - защищать их от ложных измышлений. Не так легко определить, что является законной, неоспоримой военной тайной, а что - дымовой завесой или прикрытием.
    Очевидно, что недопустимо обнародование информации, с помощью которой противник получает возможность угрожать жизни людей. Журналисты редко спорят с военными цензорами о подобных вещах. С другой стороны, информация об окончании Второй мировой войны была задержана цензурой, поскольку Советский Союз не желал, чтобы это стало известно до подписания пакта в Берлине. Корреспондент "Ассошиэйтед пресс" Эдвард Кеннеди, который все же послал "молнию", был осужден и наказан за нарушение цензурного запрета. Думаю, он поступил правильно.
    Военные действия, ведущие к гибели людей, - это одно; окончание же войны, положившее конец смертям, - совсем другое.
    Как далеко должны заходить средства массовой информации, содействуя властям в военное время, и где им следует остановиться - вопрос чрезвычайно сложный, и на него нет ответа, пригодного на все случаи жизни. Государственные средства информации, по идее, должны поддерживать свою страну; но и это в значительной степени зависит от того, считает ли большинство населения, что война, которую ведет их страна, справедлива.
    На поле сражения, какими бы ни были ваши взгляды, трудно не думать о том, кто стреляет в вас, как о враге. Но однажды ночью, сидя в укрытии под бомбежкой в журналистском лагере в Кан То во время вьетнамской войны, молодой человек, представлявший несколько университетских газет, сказал, когда у него стали добиваться ответа на вопрос, что он думает о войне: "Я бы хотел, чтобы победила другая сторона". Никто его не поддержал. Это казалось совершенно неестественным: находиться под обстрелом и говорить, будто хочешь, чтобы в тебя попали. Тем не менее некоторые из нас уже были готовы весьма критически отнестись к войне, которую вели США, при это вовсе не ощущая себя на стороне противника.
    Ничуть не удивительно, что население Сербии, и в особенности Белграда, сегодня выступают против бомбардировок НАТО, хотя это те же самые люди, которые в 1996-1997 гг. в течение трех месяцев проводили ночи на улицах, протестуя против Слободана Милошевича.
    Какой бы "точечной" ни была бомбардировка, эти бомбы на твою землю сбрасывают чужие. Однако просто поразительно, что жители Белграда так единодушны в своих представлениях о том, каким образом началась война, что делали сербские войска в Косове, какие страдания она принесла. Сербские власти полностью контролируют информацию. То, что несколько независимых газет и радио пытались делать при авторитарном режиме, было прикрыто, как только началась война. Редактор, который осмелился напечатать свою газету в Македонии после того, как она была запрещена в Сербии, был застрелен на пороге собственного дома в Белграде. Однако кто-то слушает зарубежное радио и коротковолновые передачи, кто-то может принимать CNN и зарубежное телевидение; они входят в Интернет, у них есть за рубежом родственники, которые звонят по телефону. При желании они могли бы узнать больше. Однако они не выказывают и тени сомнения в официальной белградской версии: будто война - это большой антисербский заговор, а беженцев сгоняют с мест исключительно натовские бомбы.
    И, значит, информацию, на самом деле, навязывают и контролируют личные эмоции. Это ярко проявилось в сербской эмигрантской общине во Франции. Ее членам была доступна вся кошмарная информация, которая настроила Европу против сербского режима и заставила ее, пусть неохотно, участвовать в войне; но они не желали ей верить. По их словам, они верят Белграду, потому что они сербы, а сербы должны держаться вместе.
    Нельзя сбрасывать со счетов то, что я с некоторых пор называю геопсихикой. Геополитика и геоэкономика объясняют, как страна просчитывает свои интересы, и помогают понять мотивы, лежащие в основе ее действий. Геопсихика не имеет ничего общего с факторами, которые учитываются стратегами, и даже противоречит этим факторам. Но она оказывает реальное воздействие на поведение. НАТО совершает грубейшую ошибку, полагая, будто Милошевич и его соотечественники будут действовать в логике НАТО.
    Сербия в этом смысле не исключение, хотя сегодня она представляет собой самый разительный пример воздействия фактора геопсихики. Этот же фактор явно преобладает в нынешней российской внешней политике, которая, скорее, отражает обиду из-за ослабления страны, чем работает на ее реальные интересы. Как уже отмечалось, одна из причин, по которым переход от коммунизма к демократии дается России труднее, чем ее бывшим европейским сателлитам, состоит в том, что для них падение советской империи было освобождением, отправной точкой для самостоятельного национального развития. Для русских же это оказалось поражением, утратой силы и статуса, хотя на роль победителя никто и не претендовал.
    Гонка ядерный и ракетных вооружений между Индией и Пакистаном преследует, разумеется, отнюдь не цели безопасности. Руководитель ядерной программы Индии однажды сказал мне: хотя Индия, по всей вероятности, повысит уровень своей безопасности, отказавшись от ядерного оружия, при условии, что Пакистан сделает то же самое, она ни в коем случае не подпишет никакого соглашения, которое ставило бы ее в равные условия с Пакистаном. "Мы - гегемон в своем регионе, - сказал он, - и это должно быть всеми признано". Китай ничего не выигрывает в политическом, экономическом или военном отношении, утверждая свой суверенитет над Тайванем. Это всего лишь вопрос эмоций и гордости; тем более это касается дорогостоящих празднеств, которые запланированы на конец этого года в честь восстановления суверенитета над крошечной португальской колонией Макао.
    И хотя основной упор сегодня делается на технику, поскольку с ней связывают надежды и на нее, в основном, расходуют деньги, но по-прежнему главное на войне - это люди, их чувства; и информация, которую они получают или не получают, имеет к этому самое прямое отношение.

Перевела с английского Ольга Бараш