Главная страница Рубрика "Вокруг журнала"

Аяз Ахмедов
ЦЕНЗУРНЫЕ ЗАРИСОВКИ НЕЦЕНЗУРНОГО АВТОРА

Журналист Аяз Ахмедов - бывший корреспондент Агентства Новостей и информации (Россия) в Баку. Издатель сатирических газет "Деф(ф)ект", "Экстремист" и "Чемша" (Родник). В 1995 году обвинен в оскорблении чести и достоинства президента Гейдара Алиева и приговорен к 5 годам лишения свободы. В ноябре 1995 года усилиями международных правозащитных организаций освобожден от отбытия наказания. В 1996 был вынужден покинуть Азербайджан.

    - Джахангир муаллим, [ муаллим - одна из форм уважительного обращения в советском Азербайджане], здесь рисунок: собака смотрит из окна. Что делать?
    - А надпись есть?
    - Нет. Никакой надписи нет, без слов.
    - Собака, говоришь, ну и пусть себе смотрит...
    - Да, но она смотрит в разбитое окно!
    - Разбитое?
    - Да, да, разбитое такое, как после землетрясения.
    - Сильно разбитое что ли?
    - Страшно смотреть.
    - Думаешь, напугает население?
    - То-то и оно.
    - Бог с ним, с окном, пусть печатают, в принципе ничего такого антипрезидентского в нем нет.
    - Но это еще не все, там за окном - пейзаж, полнейшая разруха.
    - Где?
    - За окном...
    - Гм... разруха говоришь?.. Ну да, сними рисунок, конечно-конечно. После непременно проверь, на что они этот провокационный рисунок заменили.

Из стенограммы переговоров цензоров
"Чешма". Июль 1994 г.

    Часто удивлялся я: как же так, почему наша национальная журналистика обходит стороной столь значительную тему, как политическая цензура? К теме этой изредка обращались политики, но отнюдь не публицисты. И вот на днях дошло до меня: ба, они же жить не могут друг без друга!
    Азербайджанская пресса времен правления Гейдара Алиева и цензура - как неразлучные сестры. Столь диковинное явление для страны, которая с невиданной энергией рвется во всевозможные международные сообщества, пачками подписывая различные хартии, конвенции и прочие международные договора, прижилось в постсоветском общественном организме Азербайджана настолько уверенно, что, казалось, убери эту самую цензуру - и в одночасье, подобно карточному домику, рухнет вся политическая система страны.
    То, что цензура не может жить без печатного слова - аксиома: отсутствие второго сводит до бессмыслицы целесообразность существования первой. По поводу обратной привязанности сделаю небольшое разъяснение. Политическую цензуру любят до безумия, прежде всего, главные редактора (!) азербайджанских изданий. Такая необычная привязанность имеет весьма банальное объяснение. Именно наличие цензуры избавляет от проблемы, которая, как дамоклов меч, висит над главными редакторами всех времен и стран. Речь идет о конфликтах, связанных с отказами редакций от публикации тех или иных материалов. Спросите у любого газетно-журнального босса и получите ответ (естественно, при определенном уровне искренности): отвергнутая статья способна вызвать головную боль похлеще, чем опубликованный компромат на всех высоких чиновников страны вместе взятых. Так вот, в Азербайджане данная глобальная проблема решается просто. "Приятель, извини, но цензура вырезала твой материал", ежедневно по сотне раз звучат эти слова в самых главных кабинетах различных единиц печатной индустрии страны и толпами выходят оттуда разочарованные люди, литературно-публицистические способности которых на порядок ниже, чем их глупая настырность, надменная докучливость и самоуверенное нахальство.
    Впрочем, не буду марать работу своих коллег одними лишь темными тонами (около 4-х лет сам ходил в редакторах, хотя и не имел редакции и подчиненных, однако часто сталкивался с авторами, которые "одной фразой спасают Азербайджан!"). Есть вещи более грандиозного значения и судьбоносного содержания, чем взаимоотношения журналистов с "табу"лярной организацией. Азербайджанская пресса сегодня выполняет миссию, не побоюсь этого слова, историческую. Если бы не она, граждане моей страны давно забыли бы, как выглядят буквы алфавита. Ибо, согласно социологическим опросам, среднестатистическим азербайджанцем последняя книга прочитана аж в 1992 году. Стало быть, единственным пространством, где природные оптические приборы людей соприкасаются с графическими изображениями звуков нашего языка за последние 5 лет, является газетная полоса.
    Однако вернемся все же к цензуре. Если бы вы знали с каким азартом пишу я эти строки. Цензура - это моя слабость. Про нее я готов писать, как говорится, до потери пульса. Маленький коллектив Главного управления по охране тайн в печати и литературе при Кабинете министров Азербайджана (именно такой номинальный титул носит политическая цензура) всегда являлся для меня объектом повышенного внимания. За выяснением различных подробностей работы цензоров я в свое время провел целые недели, а суммарно - месяцы. При помощи различных остаповских фокусов проникал в самое сердце этой машины, прозванной мною в одном из номеров своей газеты "филологическим Чикатилой" (кстати, "табу"лярная организация - также из тех множеств метафор, применяемой нашей газетой для обозначения цензуры).
    Руководитель Главлита Джахангир Илдырымзаде - само по себе явление уникальнейшее. Обычно, когда мне приходится в двух словах объяснять, что же это такое - политическая цензура - и с чем ее едят, я делаю это через персону господина Илдырымзаде, вернее, ограничиваюсь всего лишь одним штришком, и дальнейших вопросов, как правило, не бывает. Дело в том, что наш главный цензор ходит исключительно во френче и в хромовых сапогах и любит подражать своими манерами Иосифу Сталину.
    Мировоззрение у господина Илдырымзаде вполне адекватно его внешности. Для него слово, высказанное гражданином в упрек главе государства - все равно, что "отведать мусульманину свинины" и в связи с этим приходится радоваться тому, что сей чиновник является всего лишь шефом Главлита. Кровь стынет, когда представляешь его на должности генерального прокурора, а еще хуже - министра внутренних дел. Одним словом, наш главный цензор - кадр, как говорится, еще тот.
    Чудо посетило в апреле 1993 года мою страну: сталинообразный Илдырымзаде убедил бывшего диссидента президента Эльчибея в том, что стране просто как воздух, вода и хлеб необходима цензура. Не мудрствуя лукаво, последний издал указ о введении цензуры, а заодно и чрезвычайного положения в стране. А уже через месяц, вместе со своими полномочиями оставил на радость Гейдару Алиеву и воспрянувшую, словно птица Феникс, машину по подавлению инакописания.
    Мой календарь противостояния с цензурой исчисляется с конца 1993 года. Вторая половина ноября и декабрь того года ознаменовались очередной волной глумления над прессой. По всем признакам, наступление на позиции газет началось по прямому указанию Самого. Простейшая систематизация вырезанных цензорами за декаду частей газетных статей в те дни дала очень странные результаты. Вырисовывалась картина, которая явно демонстрировала, что цензоры устроили охоту вовсе не за критикой властей (благодаря полицейским мерам к тому моменту эта работа за цензоров успешно выполнялась в недрах самих редакций). На этот раз объектами для ножниц цензоров были более или менее удачные стилистические литературно-филологические находки авторов. Никакого другого обобщающего признака между вырезанными фразами не было. Складывалось впечатление, что цензура задалась целью оградить азербайджанский язык от качества изложения. Эти откровения пробудили во мне зверя. Мое и без того скверное отношение к блюстителям публицистического порядка преобразилось в такую страшную неприязнь к цензорам, что первые мысли, посетившие сквозь пелену ненависти мозговой центр вашего покорного слуги, были из области энциклопедии терроризма.
    Именно после этого я стал на тропу мести цензорам, по которой шествовал, словно по скоростному шоссе, до самой фактической высылки из чудной моей родины. Несовместимое даже с горькими азербайджанскими реалиями хамство цензоров было воспринято мною как сигнал к действию. О хронологии этой необычной дуэли и хочу рассказать (фрагментарно, господа, фрагментарно, ибо перипетии этой схватки по объему несовместимы с рамками одной публикации).
    Итак, перчатки были брошены. Брошены журналистам, зависимость которых принято гордо и громко обозначать приставкой "не".
    Очень скоро цензоры получили мой ответ в виде засоренных во всем здании Главлита ватерклозетов. Днем позже, когда дежурная бригада сантехников путем огромных усилий смогла все же очистить трубы отхожей системы Главлита, невидимые баррикады на пути движения фекальных масс были заново сооружены. Кроме физического зловония (моральный смрад царил в сводах этого здания еще с советских времен ), цензоры получили на этот раз еще одно неприятное явление - физиологические процессы, происходящие в их утробах, приобрели несколько ускоренный, чем обычно, темп. Это я позаботился снабдить организмы неприятеля мочегонными и слабительными препаратами...
    Если бы не просторный туалет поликлиники Союза писателей, здание которой находилось напротив, работа цензоров в тот день застопорилась бы окончательно. Многие дежурные редакторы газет заметили странность в поведении цензоров. Убежден, что в те минуты мысли цензоров устремлялись далеко от просматриваемых ими газетных материалов. Ярким примером тому может послужить статья, не замеченная обычно зоркими цензорами. Опростоволосились они страшным образом, не усмотрели в газете "Азадлыг" (Свобода) грубого намека на президента страны. Перевод этой прошляпанной цензурой фразы звучит так: "...генерал КГБ, с висячими как у бульдога губами (рука - запах -дом), лакал коньяк "Ширван" бутылку за бутылкой ". Слова в скобках были выданы на русском языке. Именно данная странная приправа и означала фамилию президента. Поясню: если перевести с русского на азербайджанский слово "рука", получится  - "ал", запах - "ий", дом - "эв", а вместе эти слова составляют фамилию главы государства - АЛИЕВ.
    ...
    Март 1994 года. Цензура изымает из газеты "Азадлыг" фельетон, написанный азербайджанским классиком Мирза Джалилом Мамедкулузаде еще в начале века. Причина - фельетон начинается словами: "Собрались 4-го июня в Гянжде "блатные"... Оказалось, что цензоры нашли в этой фразе из фельетона почти вековой давности намек на 4 июня 1993 года - дату начала бархатного переворота в Азербайджане, в результате которого президента Эльчибея на посту главы государства сменил Гейдар Алиев. Имя автора фельетона свято для любого мало-мальски образованного человека в Азербайджане, поэтому действия цензоров нельзя было расценить иначе, как варварство. Соответственно, вместе с праведным гневом, известие о наглости цензуры дало мне очередные импульсы к ответным мерам.
    Импульсы оказались настолько сильными, что весь резерв из арсенала своей фантазии я бросил на поле "брани", и мысленно воспроизвел наметки широкомасштабного плана по нанесению смертельного удара цензурному персоналу. В разработанную мною акцию были включены не только отдельные исполнители, но и технические средства, в частности, барабан от стиральной машины, корпус допотопного компьютера, а также чистые бланки документов и конверт администрации президента республики. Кстати говоря, в те дни фактический президент еще даже не имел своей печати, поскольку его предшественник заблаговременно захватил ее с собой и забрался высоко в горы.
    В собственноручно составленном документе, который имел все реквизиты президентской власти (гербовый бланк, угловой штамп регистрации, гриф повышенной секретности, печать и подпись), значилось:

    "Господину Илдырымзаде,
    лично в руки

    (во избежание непредвиденных обстоятельств сей документ подлежит немедленному уничтожению путем сжигания сразу же после ознакомления с его содержанием).

    Мною получено совершенно объективная, однако безмерно конфиденциальная информация о готовящемся государственном заговоре. Согласно разработанному плану, сигналом к широкомасштабному и единовременному выступлению заговорщиков против легитимного президента страны должна послужить некая ключевая фраза, опубликованная в одной из лояльных правительству газет. Редактор этого издания входит в мозговой штаб заговорщиков. На Вас возлагается ответственнейшая задача по предотвращению антинародного выступления врагов нашего государства, а именно: организация своевременной доставки газет "Бакинский рабочий", "Вышка", "Гюнай", "Сес", а также официального органа руководства страны газеты "Азербайджан" перед их тиражированием в распоряжение группы преданных мне чекистов.
    Для этих целей высылаю Вам устройство пневмопочты совсекретного факсителексного космотайпа, разработанное моими личными конструкторами. Этот аппарат, также как и наш контр-план, является настолько засекреченным, что при всей степени моего доверия к Вам и к Вашей профессиональной расторопности, приходится подчеркивать уровень судьбоносности возложенных на ваши плечи задач и предостерегать от каких-либо действий, способных помешать нашему общему делу.
    Достаточно сказать, что во избежание утечки информации мне приходится собственноручно набирать этот текст на "Ноутбуке", а посему убедительно прошу принять все меры, чтобы предохранять космотайп от чужих глаз. Думаю, что излишне напоминать о недопустимости устного разглашения всего того, о чем идет речь в данном послании кому бы то ни было, даже самым высоким государственным чинам.
    Выходить на связь со мной не советую. Это может вызвать подозрения у наших недругов.
    О технологии работы устройства дополнительно сообщат люди, доставившие Вам космотайп. Через них же, при необходимости, я сообщу дополнительные сведения.
    
    С уважением Г.А.".

    Миссию "спецгруппы" выполняли мои студенты, бравые ребята в костюмчиках "а-ля телохранитель". Думаю, что их вид органически дополнял содержание письма "президента". По словам студентов, прочтя в одно дыхание письмо, Илдырымзаде побледнел, однако быстро взял себя в руки и попросил их на время покинуть кабинет. Ребята начали было волноваться и прислушиваться к звукам, исходящим из кабинета - не звонит ли шеф Главлита куда-нибудь (а вдруг этот старик узреет подвох и позвонит куда следует). Через несколько секунд он пригласил ребят обратно, которые, вздохнув с облегчением, вошли в кабинет, наполненный свежим запахом гари, и распаковали приготовленный нами "космотайп". Эта штучка, как я уже отмечал, представляла собой корпус компьютера, с прикрепленной к нему с лицевой стороны барабаном из-под стиральной машины. Успешно отыграв свои роли, ребята популярно объяснили господину Илдырымзаде как следует пропустить через барабан макеты представленных к цензуре газет. Рассказали, что попав в замкнутое пространство этот макет, якобы, становится доступным группе дешифраторов. Они обрабатывают его и при необходимости высылают обратно. Вышедшие из барабана макеты можно завизировать и разрешить к печати. Вот собственно и все.
    Во время репетиции данного трюка, студенты мои предлагали изменить сценарий и дополнить его элементами, которые позволяли бы несколько раз поиздеваться над цензором. Предлагали как-то предусмотреть этап возврата "разрешенных" макетов из "черного ящика". Однако, я не стал рисковать, поскольку, во-первых, в авантюре были задействованы студенты, во-вторых, трудно было организовать этот процесс технически. Я не без основания считал, что сцена, при которой Илдырымзаде сидит всю ночь над "космотайпом", а весь чиновничий аппарат, поднятый на ноги, хаотично суетится с уговорами склонить его к визированию очередных номеров огромной идеологической машины, достаточно высокая цена за глумление над памятью М.Д.Мамедкулузаде.
    Все прошло как по маслу. Газеты с очередной порцией похвалы в адрес президента сошли с печатных машин типографии государственного издательства "Азербайджан" с задержкой на сутки. Многие в руководстве республики в тот день были убеждены, что Д.Илдырымзаде просто-напросто сошел с ума. Он до полудня следующего дня забаррикадировался в своем кабинете и велел своей секретарше никого не впускать, кроме Самого. Требовал, по свидетельству очевидцев, дать "от ворот поворот", даже если к нему соизволит явиться племянник самого Аллаха. Газеты вышли в обход цензуры. После безуспешных попыток связаться с Илдырымзаде, из администрации президента распорядились, чтобы газеты печатались без одобрения Главлита. Говорят, в те дни над Илдырымзаде висела смертельная опасность быть обвиненным в "подрыве государственных устоев". Ведь оппозиционные газеты, в отличие от проправительственных, на удивление многих вышли в свет безо всяких проблем.
    На всякий случай, сразу после осуществления своей авантюры, целую неделю провел я на загородной даче, избегая всяких контактов (страха в моей щуплой физиономии всегда хватало). Поэтому не осведомлен, что происходило в системе управления страной. Могу только констатировать, что именно этими днями датируется секретный циркуляр президента, согласно которому все документы, выданные в период правления Эльчибея, подлежали перерегистрации (даже загранпаспорта), а президентскую печать распорядились изготовить новую.

    Ко второй годовщине реанимации цензуры выявились определенные закономерности во взаимоотношениях Главлита и независимой прессы. Волны наступления на позиции газет чередовались некоторыми послаблениями контроля. Либеральная полоса в работе цензуры всегда сопровождалась возрастающей дерзостью журналистов. Издалека подходили они к вопросу о критике властей, подвергали обструкции кого-нибудь из дальнего окружения президента. Затем - из ближнего окружения. И, наконец, дело доходило до уколов Самому. Гнев последнего обрушивался на издания в виде очередных приступов хамства цензоров. В спокойные же времена, по общему утверждению журналистов, цензоры были довольно сносными субъектами.
    У представителей масс медиа также выработались определенные стереотипы поведения. Если журналист задался целью написать, что, скажем, вице-спикер парламента, в общем-то, ограниченный человек, то он обязательно оформит это примерно так: "бездарный как то-то, глупый как то-то, ограниченный человек вице-спикер .....". Как правило, цензоры вырезают части "то-то", а остальное оставляют.
    Заметив признаки обострения свирепости цензоров, в редакциях переходили в иной режим работы. При этом избегали острых материалов, заполняя полосы безобидными статьями. Вместе с ними на стол цензорам подносилась статья, сплошь пронизанная критикой. Заведомо зная, что она целиком будет снята цензурой, готовился параллельный материал такого же объема, чтобы не теряя времени заменить одно на другое. Таким образом редакции стремились утолить цензурную жажду главлитчиков, которые скорее согласились бы пройти по минному полю, чем без единого изъятия допустить номера независимых изданий к печати. Однажды, в порыве профессионального ража, ножницы (на самом деле это был красный карандаш) Илдырымзаде обработали ...собственное же интервью (!). Эта комичная история достойна антологии мирового юмора.
    После долгой беседы с главным цензором о событиях, происходящих в республике, один из дежурных редакторов осыпал его комплиментами и заявил, "что его гениальные мысли непременно должны стать достоянием гласности". Илдырымзаде вообразил себя великим мыслителем и согласился на интервью. А потом долго возился с текстом собственных же слов. Видимо, внутри него боролись цензор с философом. Первый оказался сильнее и красный карандаш прошелся по одному из абзацев.
    Уместно вспомнить и случай с изъятием слов представителя ООН в Азербайджане Махмуда Аль Саида из газеты "Азадлыг". Случилось этот инцидент именно в те дни, когда Аль Саид направил в Нью-Йорк отчет о состоянии прав человека у нас в республике. Этот дипломат по неизвестным причинам боготворил президента Алиева, стало быть, в соответствующем свете представил в Комиссию по правам человека доклад о состоянии дел в Азербайджане, в котором, кстати говоря, не было ни единого упоминания о существовании в стране политической цензуры. По иронии судьбы этот изъян в отчете Аль Саида решили исправить сами цензоры, сняв его выступление из страниц газеты "Азадлыг" и вызвав, тем самым, настоящий скандал.
    Говорят, что эта история получила такую огласку, что комментировалась в коридорах штаб-квартиры ООН. На фоне данного скандала отчет Аль Саида выглядел весьма ироничным.
    Очередную волну цензорской атаки я решил встретить достойно. Случилось это в начале 1995 года.
    Знакомый с птицефабрики не удивился моей просьбе достать несколько тухлых яиц. Оказывается, это один из излюбленных методов досаждения недругам. По утверждению этого знакомого, с подобной просьбой к ним частенько обращаются старшеклассники средних школ, студенты, солдаты, обиженные тещами молодые люди и прочие сторонники ароматизированной вендетты.
    К тому моменту технология проникновения в своды Главлита в неурочное время у меня была выработана достаточна надежная. Старушка-уборщица имела символический оклад, поэтому перманентно жаловалась на начальство. Терпеливо выслушав жалобы этой старушки и периодически восклицая "Что вы говорите?!", я стал ее лучшим другом. Симпатии уборщицы, подогреваемые различными единовременными пожертвованиями, вскоре достигли такого уровня, что скрывать своих намерений не приходилось. Она заговорщически кивала головой, и открывала любой кабинет, даже самого Д.Ильдырымзаде. А потом, встретив меня где-нибудь на людях, озарялась таинственной улыбкой, мол, "ух ты, озорник, все-то мне известно про твои штучки".
    Своими пронзительными "ароматами" тухлые яйца, припрятанные мною за мебельной обшивкой стен кабинета Д.Илдырымзаде, наполняли воздух не только рабочего места главного цензора, но и остальных помещений. Вонь встречала человека еще в проходной - на первом этаже, усиливалась по мере приближения к коридору на третьем этаже (здесь располагалась цензура). Находиться без противогаза или респиратора в помещениях Главлита было столь же проблематичным, как в очаге поражения химическим оружием. Причем запах стоял настолько сильный, что практически невозможно было определить его источник...
    Это был последний перед моим арестом укол, нанесенный цензорам. "Яичная атака" на Главлит имела большой резонанс в чиновничьем стане республики. На несколько дней цензоры вынуждены были пользоваться помещением одного книжного издательства, пока источник зловония не иссяк. Причины неожиданного появления странного запаха в здании выяснялись на уровне администрации президента. Слава богу, дело до прокуратуры не дошло. До цензоров же дошло наконец-то, что все эти неприятности валятся как снег на голову, именно после того, как переусердствуют они в своих запретительных деяниях.
    Вскоре общество в лице жандармских структур решило изолировать вашего покорного слугу от себя. Свою роль в этом сыграла и цензура. Я был наказан за то, что показывал своим коллегам яркий пример, как можно обойти цензуру. Для моей газеты "Чешма" она просто-напросто не существовала. Как говорится, нет цензуры - нет проблемы. Я печатался самиздатом. Годичный срок перевоспитания в изоляторе КГБ власти сочли достаточным (номинальный срок был определен судом на период в 5 раз превышающий фактический). Затем последовала ссылка. Перед самым отъездом из Баку я заходил в Главлит и получил исповедь одного из чиновников второго пошиба. Он признался, что до сих пор цензоры, после того как вырежут какой-нибудь значительный сенсационный материал, несколько дней проводят в томительным ожидании чего-либо мерзопакостного.
    После вышеупомянутой исповеди цензора, пришлось всех своих личных обидчиков обделить вниманием, мой выбор пал на Главлит. Черт бы его побрал, это дурное марксистско-ленинское воспитание! Не сумел-таки поставить личные интересы выше общественных и с болью в душе подарил термос одному из своих коллег, который по долгу службы часто посещал Главлит. Инструктировал его уже по дороге в аэропорт, ибо гуманность президента подгоняла - скорее, подальше и побыстрее от здешних мест. В аэропорту, как и подобает в таких случаях, было много слез. У меня они появились после приступа дикого хохота, когда я мысленно представил себе как армия кровожадных клещей осваивает целинные просторы на теле господина Илдырымзаде.